И кто исповесть, братіе, страхъ онъ и грозу втораго пришествіа Господня и суда оного Страшнаго и неумытнаго? Якоже некоему отъ отець рещи: «Аще бы възможно было тогда умрети, весь миръ от страха оного /л. юо/ умерлъ бы».

Того ради убоимся и ужаснемся, и пріемлем въ уме сіа. Аще и не хотящу сердцу, принужаем его помышляти сіа, и глаголемъ къ души своей[268]: «Увы, мрачнаа душе! Приближило ти ся есть от тела исхоже- ніе! Доколе злых не отреваешися? Доколе уныніемъ слежиши? Что не помышляеши страшный час смертный? Что не трепещеши страшнаго судища Спасова? Убо что отвещаеши или что отречеши? Се бо дела твоа предстоят, обличающе тя и клеве/,«. юооб./ихуихе на тя. Прочее, душе, дондеже время имаши, отступи отъ делъ срамных, имися по благое житіе, теци, предвари и верою възопи: Съгрешихъ, Ти, Господи, съгреших Ти зле! Но вем благоютробіе Твое, Человеколюбче. Того ради[269] припадаю и молюся Твоей благости: да пріидет на мя милость Твоа, Владыко![270] Яко смущена есть душа моя и болезньна о исхо- женіи своем отъ оканнаго ми тела:[271] еда како лукаваго съпостата съвет сърящет ю и препнет ю въ тме за неведомаа /л. ίου и ведомаа в житіи сем бывшаа ми грехы. Милостив ми буди, Владыко, и да не узрит душа Мф. 8, 12; Мк. 8, 43–44) и прочие все болезни, ожидающие много согрешивших и сильно прогневавших преблагого Бога лукавым нравом, из которых первый — я, окаянный? Какой ведь страх, братия, будет у нас тогда, когда поставятся престолы, и книги откроются, и Бог на суде со славою воссядет, когда и сами ангелы будут предстоять в трепете? И что будем делать тогда мы, во многих грехах повинные люди, когда услышим, что Он зовет благословенных Отца в Царство (см.: Мф. 25, 34), а грешных отсылает в муку и от избранных отлучает? И что ответим и возразим тогда, когда все наши дела предстанут на обличение нам, и все наше тайное будет явлено, чем мы согрешили днями и в ночи словом, делом и помышлением? И какой срам тогда охватит нас, поскольку отказаться тогда от грехов никто не сможет, когда Истина будет обличать и превеликий страх овладеет грешниками! В радости же и веселии праведные войдут в чертог небесный, принимая воздаяние за свои добрые дела.

И кто передаст, братия, тот страх и ужас второго пришествия Господня и суда того Страшного и неподкупного? Как сказал некий из отцов: «Если бы возможно было тогда умереть, весь мир умер бы от того страха».

Потому убоимся, и ужаснемся, и воспримем это в ум. Даже если и не хочет сердце, принудим его думать об этом и скажем душе своей: «Увы, мрачная душа! Приблизился выход из тела! Доколе зол не отвращаешься? Доколе унынием угнетена? Что не помышляешь о страшном смертном часе? Что не трепещешь перед страшным судилищем Спасовым? Так что же ты ответишь или чем оправдаешься? Вот ведь дела твои предстоят, обличая тебя и обвиняя тебя. Итак, душа, доколе время есть, отступи от срамных дел, примись за благое житие, беги, упреди и с верою возопи: “Согрешил я, Господи, зло согрешил пред Тобою! Но знаю благоутробие Твое, Человеколюбче. Потому припадаю и молюсь Твоей благости: да придет на меня милость Твоя, Владыко! Ибо смущена душа моя и болезненна от мысли об исхождении своем от окаянного моего тела: как бы не встретил ее совет лукавого супостата и не захватил ее во тьме за неведомые и ведомые в этой жизни бывшие мои грехи. Будь милостив ко мне, Владыко, и да не уз моа темнаго взора лукавых бесовъ, но да пріимут ю аггели Твои пре- светліи. Имеяй власть оставляти грехы, остави ми, да почію, и да не обрящется пред Тобою грехъ мой, еже съгреших немощи ради естьст- ва нашего словом, делом, помышленіемъ, в разуме и неразуміи! Да обрящуся пред Тобою въ совлеченіи тела моего не имущи скверны никоеа же на образе душа моеа, и да не пріимет /л. юі об./ мене, греш- ника, рука темнаа князя мира сего, еже въсторгнути мя въ глубину адову. Но предстани ми и буди ми Спасъ и Заступникъ! Помилуй, Господи, осквернившуюся страстми житіа сего душу мою, и чисту ея пока- аніемъ и исповеданіемъ пріими, и Своею силою възведи мя на божест- веный Твой суд. I егда пріидеши, Боже, на землю съ славою и сядеши, Милостиве, на престоле Твоем судити праведный Твой суд, мы же вси нази, яко осужени, неумытно/л. /02/му Ти суду предстанемъ, тогда нач- неши творити испытаніе нашим съгрешніемъ, — еже съгрешихом сло- вомъ и делом и помышленіемъ, тогда, Преблагый, не обличи моя та- иннаа и не посрами мене пред аггелы и человекы, но пощади мя, Боже, и помилуй мя. Понеже Страшнаго Твоего судища помышляю, Пребла- гый, и дне суднаго трепещу и боюся, отъ съвести моеа обличаем, и скорблю зело о деаній моихъ лукавых и недоумеюся, како отвещаю Тебе, безсмертному Царю, /л 102об./ тако Тебе горце прогневавъ. Ко- имъ ли дръзновеніем възрю на Тя, страшнаго Судію, азъ скверный и блудный? Но, Господи славе благоутробный, Отче, Сыне единородный, Душе Святый, помилуй мя и избави мя тогда огня негасимаго и сподоби мя одесную Тебе стати, Судій[272] праведный!»

7. О слезах: како подобает творити хотящим обрести сіа

Сіа глаголюще и помышляюще и сим подобнаа, аще Божіею благо- датію обрящем в сих слезы, подобаеть плакати, /л. юз/ елику силу и крепость имамы. Понеже, рекошя отци, плачем избавитися огня вечна- го и прочих будущих мукъ. Аще ли же не възможем намнозе плакати, понудим себе поне малы капля съ болезнію произвести. «Судит бо ся всяко от добраго нашего Судіи, — глаголеть Лествичникъ, — якоже въ всех, тако и въ слезах естественаа сила. Видех убо, — рече, — малы капля, яко кровь, съ болезнію изливаемы, и видех источникы без болезни происхо/л./03о<5./дящя. Аз же по болезни паче, а не по слезах тружающихся судих, мню же — и Богъ». Аще ли же не възможем рит душа моя темного взора лукавых бесов, но да примут ее ангелы Твои пресветлые. Имеющий власть оставлять грехи, оставь мне, да почию, и да не отыщется пред Тобой грех мой, коим согрешил по немощи естества нашего словом, делом и помышлением, в разуме и в неразумии! Да окажусь пред Тобою при совлечении тела моего не имеющим никакой скверны на образе души моей, и да не примет меня, грешника, темная рука князя мира сего, чтобы ввергнуть меня в глубину адову. Но предстань мне и будь мне Спасителем и Заступником! Помилуй, Господи, осквернившуюся страстями жития сего душу мою, и чистой ее благодаря покаянию и исповеданию прими, и Своею силою возведи меня на божественный Твой суд. И когда придешь, Боже, на землю со славою и сядешь, Милостивый, на престоле Твоем судить праведным Твоим судом, мы же все нагие, как осужденные, неподкупному Твоему суду предстанем, тогда начнешь Ты рассматривать наши согрешения, — что нагрешили мы словом, делом и помышлением, тогда, Преблагой, не обличи мое тайное и не посрами меня перед ангелами и людьми, но пощади меня, Боже, и помилуй меня. Потому что о страшном Твоем судище я помышляю, Преблагой, и дня судного, трепеща, боюсь, совестью моей обличаемый, и очень скорблю о делах моих лукавых, и недоумеваю, как ответить Тебе, бессмертному Царю, так горько Тебя прогневав. С каким дерзновением взгляну на Тебя, страшного Судию, я, скверный и блудный? Но, Господь славы благоутробный, Отче, и Сыне единородный, и Дух Святой, помилуй и избавь меня тогда от огня неугасимого, и сподобь меня одесную Тебя стать, Судия праведный!”»

8. О слезах: что подобает делать хотящим обрести их

Говоря и думая это и этому подобное, если Божьей благодатью обретем при этом слезы, подобает плакать, сколько имеем силы и крепости. Потому что, сказали отцы, плачем избавляются от огня вечного и прочих будущих мук. Если же не сможем много плакать, понудим себя хоть малые капли с болью произвести. «Учитывается ведь всегда нашим добрым Судией, — говорит Лествичник,[273] — как во всем, так и в слезах, естественная сила. Ибо видел я, — сказал он, — малые капли, словно кровь, с болью изливаемые, и видел источники, безболезненно истекающие. Я же по боли скорее, а не по слезам, судил об утруждающихся, думаю, что — и Бог». Если же не сможем обрести ни даже обрести ни поне малу слезу когда ради слабости и небреженіа нашего, или иных ради кыих винъ, не отпадаем, ни малодушьствуем, но скорбимъ, и въздыхаем, и сетуем, и печалимся о възысканіи сем съ благою надеждею, «скорбеніе бо смысла всех делъ телесных меру наврьшает», — глаголеть святый Ісаакъ. И пакы Лествичникъ рече: «Иже о слезнем възысканіи себе /л т/ окаанны наричют и осужают, въздыханіи и дряхльством и печалію душевъною и глубокым сетова- ніемъ и недоуменіемъ сіи наплъняти слазам место безбедне могут, аще и от них ни въ что же вменяется». Есть же егда и немощи ради кыа не бывают слезы, якоже глаголеть святый Ісаакъ: не токмо кому ищущу сіа, но и обретшу и пріемшу даръ слезъ, престанут и теплота истынет телесныа ради немощи. И Симеонъ Новый Богословъ, глаголя о слезах и всегда плакати /л. ю4об/ повелевая, «аще и по смотренію некоему неизреченному или забавленію вины некыа скудно придет кому», — рече. И пакы, от Писаній пріимъ, сице веща: «И сих кроме Давидъ глаголаше: Жертва Богу духъ съкрушенъ, сердце съкрушено и смирено Богъ не уничижит», — и влепоту рече. Того ради духомъ и сердцем съкрушеном и съмреномъ скорбети въ смысле и печалитися, и искати слезы.

Искати же, аще истинно хощем, тако подобает, якоже святое Писа- ніе повелевает. Наил. /05/паче Симеонъ Новый Богослов о сих тонко- частне пишет, и Давидовы глаголы въспоминает, и, Лествичниково писаніе на среду привед, рече: «И хотяй навыкнути въ самую книгу да въникнетъ», — точію же, аще естество тела изнеможет, тогда бо несть полезно ратовати естество. Ибо «тело немощно, егда понудиши въ дело выше силы его, помраченіе на помраченіе души наносиши и смущеніе той паче налагаеши», — глаголеть святый Исаак. И прочіи отци сему СЪГЛасуЮТ. /л. 105об./

Сіе же речеся отци о истинной немощи, а не о притворной, еже есть немощь помысла. Въ прочих же добро есть себе понудити, якоже рече святый Симеон. Онъ бо, и прочаа о сих написавъ, глагола: «Аще в такове устроеніи будет нашя душя, не прейдет когда без слезъ». Мы же, аще не можем въ таковыа меры себе възвести, потщимся поне в малой слезы иногда из‑за нашей слабости и небрежности, или по каким‑то иным причинам, да не отчаеваемся и не малодушествуем, но да скорбим, воздыхаем, сетуем и печалимся об изыскании этом с благой надеждой, ибо «скорбь разума восполняет меру всех телесных дел», — говорит святой Исаак.[274] И еще сказал Иоанн Лествичник: «Кто в изыскании слез называет себя окаянным и осуждает, у тех воздыхания. удручения, душевная печаль, глубокое сетование и недоумение вполне могут заполнять место слез, хотя это и вменяется ими ни во что».[275] А иногда и по какой‑то немощи не бывает слез, как говорит святой Исаак:[276] не только у кого‑то ищущего их, но и у обретшего и принявшего дар слез они прекращаются, и теплота остывает из‑за телесной немощи. И Симеон Новый Богослов, говоря о слезах и всегда плакать повелевая, «даже если, по некоему необъяснимому промыслу, или по какой‑то приключившейся причине они будут у кого‑то скудны», — сказал. И еще, заимствуя из Писания, так он вещал: «А кроме того Давид говорил: “Жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит” (Пс. 50, 19)», — и справедливо сказал. Потому духом и сердцем сокрушенным и смиренным следует скорбеть в уме, и печалиться, и искать слез.

А искать, если истинно хотим, так подобает, как повелевает святое Писание. Особенно Симеон Новый Богослов обстоятельно об этом пишет, и слова Давида вспоминает, и, Лествичником написанное процитировав, говорит: «Хотящий выучиться в самую его книгу да вникнет», — если только естество тела не изнеможет: тогда ведь неполезно принуждать естество. Ибо «тело немощное, когда понуждаешь его к делу выше его силы, помрачение на помрачение причиняешь душе и большее смущение ей добавляешь», — говорит святой Исаак.[277] И прочие отцы с этим согласны.

Это говорится отцами об истинной немощи, а не о притворной, каковая есть немощь помысла. В остальном же хорошо себя понуждать, как сказал святой Симеон.[278] Он ведь, и прочее об этом написав, говорил: «Если в таковом устроении будет наша душа, никогда не останется без слез». Мы же, если не можем возвести себя до такой меры, потщимся малы части тех постигнути и просим сіа съ болезнію сердца у Господа Бога. Понеже глаголютъ святіи отци, яко благодать слез дарованіе есть Божіе, едіно от великых, и повелева/л. юв/ют у Господа просити то. Глаголетъ бо преподобный Нилъ Синайскый: «Преже всех о пріятіи слезнем молися». Блаженный же Григоріе, святейший папа Римскый, пишет: «Аще кыи в делехь благых пребывают и сподобишася прочих дарованій, слезъ же не пріяшя, просити подобает, яко да — или суд- наго ради страха, или любве ради Царства небеснаго — злаа, яже пер- віе[279] съдеашя, въсплачют и тако прочее идеже велиціи и горящіе любовію и сіи вънидут». И приводіт притчю священнаго Писаніа — Ахасъ, /л. 106об / дщерь Халевову, седящу на осляти и въздохнувши, проси у отца своего землю водоточную, глаголющи, яко: «Суху далъ ми еси, пріложи ми и водную». И даст ей отець еа «водную яже горе и водную яже доле». И Асхас убо толкует душу седящу на осляти, еже есть на безсловесных плотскых движеніихъ, а еже, въздохнувши, проси у отца своего землю водоточную, се являет, яко с велицем въздыханіемъ просити нам у Зижителя нашего сле/.і. ют/зный даръ. И прочіи святіи сему съгласуют.

Како же просим и помолимся о сихъ? И откуду начяло положим? — Точію от божественых Писаній: «Не бо доволни есмы умыслити что от себе, но довольство наше» — богодухновенное Писаніе, якоже святіи написашя.

Андреа Критского: «Откуду начну плакати страстнаго ми житіа делъ? Кое начало положу нынешняго рыданіа? Но яко милосердъ, Господи, даждь ми слезы умиленіа, да, плачя, Тебе, Творцу всех и Създа/л. ю7об./телю, нашему Богу, исповемся, елика Ти съгрешихъ ока- анною душею моею и скверною ми плотію, да, Твоею помощію укреп- ляем, остануся прочее предняго безсловесіа и приношу Ти покааніа слезы!»