О третьей молитве [88].

Итак, начнем [89] говорить и о третьей молитве [90]: вещь странная и неудобосказуемая, а для неведающих [91] не только неудоборазумеемая, но {С. 19} и почти что невероятная; дело, не во многих обретаемое. Кажется мне, что и [92] такое благо исчезло вместе с послушанием [93]. Ибо послушание уводит возлюбленного своего [94] от настоящего века [95] сего лукавого, являет его беззаботным и беспристрастным, соделывает [его] легко и незамедлительно текущим к искомому пути, если только сможет он разыскать надежного проводника. Ибо что преходящее отторгнет ум умерщвленного послушанием для всякого пристрастия [96] мирского и телесного? Какой заботой отвлечется возложивший на Бога и своего отца [97] всякое попечение [98] души и тела, более не живя для себя и не [99] «желая дня человеческого» (Иер. 17, 16) [100]? Отсюда постигаемые умом обстояния (periagwga…) <бого>отступных сил, наподобие веревок опутывающие и окружающие ум тысячами помыслов, прорываются, так что оказывающийся свободным, властно воюя и [101] исследуя вражеские замыслы, искусно изгоняет <их> и воссылает молитвы с чистым сердцем. Таково начало уединенного [102] жительства. Не так начавшие будут сокрушены зря. Начало же третьей молитвы [103] берет начаток не от взирания горе [104], воздеяния рук, собирания мыслей и призывания помощи с неба: все это, как мы сказали, признаки первого прельщения. Но опять–таки, и не от второго [заблуждения] берет начаток ум, обращая внимание на внешние чувства, но не видя внутренних врагов. Таковой, как мы сказали, поражается, а не поражает; ранится, и не знает [105] <кем, откуда, как и почему> [106]; в плен уводится, и не в силах отразить пленивших. Все время «на спине» его, скорее же — на лице «строят [ковы] грешники» (Пс. 128, 3) и исполняют его тщеславием и самомнением.

{С. 20} Ты же, если хочешь положить начаток столь светородному и сладостному деланию, постарайся начать отсюда. Вслед за строгим послушанием [107], описанным выше, тебе нужно делать все совестливо, ибо без послушания нет и чистой совести. И сохранить [108] совесть ты должен прежде перед Богом, затем пред отцом своим <духовным> и, в–третьих, по отношению к людям и предметам. Пред Богом должен ты сохранить совесть, дабы того, что, как ты знаешь, не служит Богу [109], и тебе не делать. <Пред> отцом же своим <духовным ты должен хранить совесть> [110], чтобы делать — ни добавляя, ни убавляя [111] — все, что он говорит тебе по усмотрению своему. По отношению к людям нужно хранить [112] тебе совесть, дабы не делать другому того, что сам ненавидишь [113]. Что же касается предметов (Ûlaij), ты должен остерегаться от злоупотребления [114] во всякой вещи (pr£gmati) — пище [115], питье и одежде [116]; говоря проще — делать все [117], как пред лицем Божиим, ни в чем не обличаемый совестью.

[Теперь], когда мы расчистили и предуготовили путь к истинному вниманию, поговорим, если угодно, ясно и кратко и о свойствах его. Истинное и неложное внимание и молитва [состоит в] то[м], чтобы ум хранил сердце в молитве, всегда обращался внутри его [сердца] и из оной глубины воссылал ко Господу моления. Тогда, «вкусив, яко благ Господь» (Пс. 33, 9) [118], ум более не извергается из обители сердечной [119], поскольку и сам он говорит вместе с апостолом [120]: «Хорошо нам здесь быть» (Мф. 17, 4), — и, постоянно обозревая те места, на посеваемые [там] вражеские помыслы [121] нападая, {С. 21} преследует [122] <их>. Конечно, несведущим такое [123] жительство покажется слишком суровым /жестоким/ и неудобным — да и в самом деле оно трудно, так что от него захватывает дух не только у непосвященных [124], но и у крепко выдержавших искус [125], однако не восприявших и не пославших [126] радость вглубь сердца [127]. Вкусившие же сию радость и ощутившие [128] эту сладость гортанью сердца могут и сами восклицать с Павлом: «Кто отлучит нас от любви Христовой [129]” (Рим. 8, 35), и следующее. Ведь святые наши отцы, услышав слова Господа: «Из сердца вашего исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, <…> кражи, лжесвидетельства <…>, и это оскверняет человека» (Мф. 15, 19—20) и увещание Его очищать внутренность чаши, дабы и снаружи стала она чистой (Мф. 23, 26), подвизались в хранении сердца, не помышляя о всяком другом упражнении в добродетелях [130], точно зная, что [131] вместе с этим деланием они без труда овладеют любым другим, но без него добродетель устоять не может. Это [делание] одни отцы прозвали «сердечным безмолвием», другие — «вниманием», иные — «сердечным хранением», некоторые — «трезвением и противоречием <помыслам>”, остальные [132] — «исследованием помыслов и блюдением ума», но все они одинаково возделывали землю своего сердца [133], благодаря чему получили в пищу божественную манну. Об этом говорит Екклезиаст: «Веселись, юноша, в юности твоей <…>, и ходи в путях сердца твоего непорочен <…>, и оставь гнев сердца твоего» (Еккл. 11, 9—10). «Если дух владеющего восстанет на тебя, места своего не оставь» (Еккл. {С. 22} 10, 4). Сказав «место», он подразумевал сердце [134], как [135] и Господь говорит: «Из сердца исходят злые помыслы» (Мф. 15, 19), и еще: «Не возноситесь» (Лк. 12, 29) [136], и опять [137]: «Сколь [138] узки врата и узок [139] путь, ведущий [140] в жизнь» (Мф. 7, 14), и: «Блаженны нищие духом» (Мф. 5, 3) — то есть не стяжавшие в себе никакого помышления о веке сем. И апостол Петр говорит: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, яко [141] лев рыкающий [Пс. 21, 14], ища, кого поглотить» (1 Петр. 5, 8), и далее [142]. И Павел чрезвычайно ясно о хранении сердца пишет к Ефесянам [143]: «Наша брань не против крови и плоти» (Еф. 6, 12), и т. д. [144] А сколько и божественные [145] отцы наши в своих писаниях о хранении сердца говорили [146], ясно тем, {С. 23} кто трудолюбиво [147] исследует эти [творения]. Но прежде всего должно тебе приобрести три вещи и так начать [путь] к взыскуемому: непопечительность о вещах неразумных и благоразумных /благословных/ [148], сиречь мертвенность ко всему; чистую совесть, хранясь, чтобы не упрекала собственная совесть; беспристрастие [149], не склонное ни к чему [от] века сего или самого тела.

Затем, сев в безмолвной келье и наедине в <каком–либо> одном углу, постарайся сделать то, что я говорю тебе.

Затвори дверь <ума> и вознеси ум твой от всего суетного, то есть временного. Затем, упершись брадой своей в грудь, устремляя [150] чувственное око со всем [151] умом в середину чрева, то есть пуп, удержи [152] тогда (oân) и стремление носового дыхания, чтобы не дышать часто (m¾ ¢deîj ¢napne‹n), и внутри [153] (œndon) исследуй мысленно [154] утробу (™n to‹j ™gk£toij), дабы обрести место сердца, где пребывают обычно все душевные силы. И сначала ты найдешь мрак и непроницаемую толщу [155], но, постоянно подвизаясь в деле сем нощно и денно [156], ты обретешь — о чудо! — непрестанную радость. Ибо как только ум найдет место сердечное, он сразу узревает, чего никогда не знал [157]. Видит же он посреди сердца воздух и себя самого, всего светлого и исполненного рассуждения. Отныне призыванием Иисуса Христа он изгоняет и истребляет помысел при [его] появлении, прежде чем тот завершится или {С. 24} сформируется [158]. С этого времени ум, памятуя о бесовской злобе, воздвигает естественный [159] гнев и, преследуя, поражает мысленных врагов.

Прочему ты научишься, с <помощью> Божией, в хранении ума, держа Иисуса в сердце. Ведь, говорит <авва> [160], «сиди в келье своей, и это всему тебя научит».

ВОПРОС. Но почему первое и второе хранение не могут усовершить монаха?

{С. 25} ОТВЕТ. Поскольку он проходит их не по чину [161]. Ведь лествицей установил /утвердил/ их Иоанн Лествичник, говоря так [162]: «Одни умаляют страсти; другие поют псалмы и предаются псалмопению большую часть [времени]; некие [163] [терпеливо] пребывают в молитве; иные проводят [жизнь], устремляясь в глубину созерцания. Пусть, — говорит он, — задача исследуется по образу лествицы». Следовательно, желающие шествовать по лестнице шагают не сверху вниз, а снизу вверх, взбираясь сначала на первую ступеньку, затем на следующую и по порядку на все [остальные]. И таким образом возможно подняться от земли и вознестись на небо. Итак, если мы хотим прийти «в мужа совершенного <…> полноты Христовой» (Еф. 4, 13), то начнем <взбираться> по утвержденной лестнице, [как и] подобает /подобно/ младенцам [164], согласно [чреде] детских возрастов, дабы, идя мало–помалу, достичь мер и мужа, и старца.

Первый возраст иноческой степени есть умаление страстей, что свойственно начинающим.

Вторая ступень духовного повзросления, превращающая отрока в юношу, — привязанность [165] к псалмопению. Ибо после упокоения [166] и умаления страстей псалмопение становится сладостным для языка [167] и причисляется у Бога <к заслугам>, ибо невозможно «петь <…> Господу в земле чужой» (Пс. 136, 4), то есть в страстном сердце.