То есть: "Как скоротечец на позорищном поприще не озирается ни на пространство, которое пробежал, ни на других скоротечцев, которых оставил позади себя, потому что сие повредило бы верности и скорости бега, так и я, - говорит апостол, - задняя забываю, не смотрю оком самодовольства на подъятые прежде подвиги и достигнутые успехи, но держу мысль мою в таком положении, как еще не успевший ничего сделать для Бога, для ближних и для души своей; не смотрю также оком осуждения на тех, которые коснеют или претыкаются на пути ко спасению, потому что и в отношении к духовному пути, так же как в отношении к видимому пространству, справедливо то, что, кто смотрит назад или по сторонам, тот не может хорошо идти вперед".

"Как скоротечец на всем протяжении своего поприща, непрестанно стремится вперед, потому что, сколько бы ни скор был его начальный бег, остановясь прежде конца поприща, он не получил бы награды, так и я, - продолжает апостол, - в предняя простираюся до самого конца подвижнического и испытательного поприща, то есть до самого конца временной жизни непрестанно устремляюсь вперед, к новым духовным упражнениям, к новым подвигам во славу Божию, к новым делам служения благу и спасению ближних".

"Как у скоротечца на поприще одна мысль, одна забота, одно направление всех движений, один предмет напряжения всех сил, как бы успешно достигнуть конечной меты поприща и получить ожидающую там награду, так и у меня, - сказует апостол, - одна господствующая мысль и забота, управляющая движением способностей и сил, наполняющая деятельность, состоит в том, что я к намеренному теку, стремлюсь к цели и жизни, к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе - к небесной награде, к которой с высоты славы Своей призывает Бог во Христе Иисусе". Нетрудно догадаться, что чрез единство стремления к почести вышнего звания по противоположности апостол дает разуметь и долг, и вместе средство не быть пристрастну к какой-либо земной почести, или выгоде, или удовольствию и не быть слишком чувствительну к земному неправедному бесчестию, или утрате, или скорби и страданию.

Надобно при сем взять в соображение другое изречение, которым святой Павел в том же послании к филиппийцам изображает цель своего стремления: Аще како достигну в воскресение мертвых (3:11), как бы мне достигнуть того воскресения мертвых, которое называется воскресением живота и которое обещано верующим и спасаемым. Из сего видно, что, и говоря о почести вышняго звания Божия, он думает не об особенной и высшей небесной награде, которую, без сомнения, уготовал праведный Бог избранным Своим подвижникам - апостолам, но просто о блаженной жизни будущего века, которая может быть уделом всякого истинного христианина. И таким образом в самой мысли святого Павла о награде открывается его глубокое смирение, по которому при всех своих апостольских дарованиях и подвигах не дерзает он иметь притязание на преимущественную от Бога награду, но почитает для себя довольным достижение той, которой и последний из христиан достигнуть может.

Видите ли, братие, путь избранного подвижника Христова и вместе верное для нас указание пути ко спасению? Ибо хотя это есть путь апостола, но святой Павел по своему смирению, или, лучше, живущий в нем Дух Божий по Своему промышлению о нашем спасении так изобразил путь его, как он может быть проходим каждым из нас. Всмотримся в чистые следы красных ног. Поревнуем правому течению к несомненной награде.

Не знаю, нужно ли мне настоять на осторожности от мнения о собственном нашем совершенстве. Наши явные несовершенства, может быть, еще довольно препятствуют мечтанию о мнимом совершенстве нашем, и потому на сей случай, может быть, еще нет большой нужды в пособии духовного закона.

Представляя каждому взять и усвоить себе из апостольского путераспоряжения разные черты руководства, кажется нами уже открытые, не могу я не обратить вашего внимания, по примеру немного взыскательного апостола, хотя на одно: едино же. Примем от него на сей раз и утвердим в сердце нашем и, - о, если бы даровал нам Бог и самим делом исполнить хотя одно сие общее и довольно простое, но весьма немаловажное правило: не останавливаться на пути спасения, но непрестанно стремиться к усовершению себя в жизни христианской, - в предняя простираяся; к намеренному тещи, к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе.

Может быть, помыслит кто-либо, что апостолу Павлу легко было и особенно свойственно говорить о неослабном продолжении пути спасения, когда он был поставлен и подвигнут на сей путь рукою крепкою и мышцею высокою, чудесным явлением Христовым с Небес. На сие скажу, что не один сей апостол Богом поставлен на путь спасения, хотя с другими происходит сие не таким торжественным чудодействием, как с Савлом. Не ту же ли действенную благодать, которая рукоположением Анании даровала Савлу прозрение телесное и духовное, и крещением переродила Савла в Павла, - не ту же ли ниспосылает Бог и ныне в Таинствах? Бог хощет всем человеком спастися, и в разум истины приити (см.: 1Тим.2:4), хощет не праздным, но могущественно деятельным хотением. Никтоже, - глаголет Спаситель, - приидет ко Мне, аще не Отец Мой привлечет его к Себе (см.: Ин.6:44) - следственно, всякого спасаемого влечет Отец Небесный ко спасению. Каждому человеку чаще или реже, смотря по готовности принять, Бог посылает минуты в жизни, в которые путь спасения светится пред его глазами и влечение Отца Небесного ощутительно подвизает его на сей путь. Приложить к сему со стороны человека едино правило Павлове - следовать влечению Божию непрестанно, необленительно, и человек пробежит путь спасения, как скоротечец, как сам Павел, до желанной меты, до обетованной почести вышнего звания. Но если человек не станет или по времени перестанет прилагать к благодатному влечению Божию свое свободное стремление, без сомнения, Бог не повлечет его на Небо, как невольника в темницу, потому что сие было бы недостойно и Бога и Неба и бесполезно для неочищенного человека, который, принеся с собою на Небо землю или ад, не мог бы устоять в несродном общении с чистыми блаженными силами - следовательно, в таком случае не иное может последовать, как то, что благодатное влечение скроется, к произвольной лености человека присовокупится не облегчаемая благодатию немощь поврежденной природы - какая же тут надежда успешного совершения пути ко спасению?!

Посмотрим ближе на стези и тропинки нашей жизни.

Бог, влекущий ко спасению иногда, наипаче при вступлении в новое звание или на новую степень служения, соединенною с особенностями нравственными и духовными, возбуждает в нас ощутительное усердие и ревность ходить достойно своего звания и часто совершаемое служение приносить в жертву Богу и Его закону. Что ж! Время не охлаждает ли в нас начального усердия? Привычка совершать то же служение не ослабляет ли внимания и ревности о совершении оного в чистоте, достойной Испытующего сердца и утробы? Не влечемся ли мы тяжело и принужденно, как обремененные путники, по тому пути, по которому сначала готовы были бежать, как легкие скоротечцы? Верна ли надежда достигнуть почести вышнего звания тем, за что не отдает нам, вероятно, чести наша собственная совесть?

Бог, и в наказаниях Своих благодеющий, переставляет некоторых на путь к Небу и спасению посредством земных бед и лишений, когда путь мира и суеты как бы провалился пред ними и им не остается где искать утешения и надежды, разве в Боге и благочестии. Решительный опыт непостоянства и ничтожности благ мира дает им решительное побуждение к отречению от сует мира. Но что потом? С уменьшением силы бед, отторгавшей их от мира, не уменьшается ли и решимость отречения от сует мира?

Иногда особенные Божие благодеяния или чудное избавление от обышедших нас зол возбуждают нас к благодарности пред Богом, а чрез то и вообще к благочестию. Иногда слово истины глубоко падает в сердце и родит в: нем благие намерения, добрый пример сильно поощряет к добру. Всего же чаще, думаю, очищаемая и облегчаемая покаянием совесть в благодатные минуты взывает каждому из своей таинственной глубины: "Исправь хотя отныне решительно путь твой и проходи право стези Господни". Но что по времени? Благодеяния Божии не вспоминаются ли уже просто как прошедшие события и возбужденные им расположения не остаются ли без действия и плода? Слово истины, западшее в сердце, не подавляется ли грудою помыслов страстных и суетных? Благие намерения не умирают ли прежде, нежели родились от них благие дела? Проводив изощренным ко вниманию взором прошедший мимо нас назидательный пример, не остаемся ли мы беззаботно на своем месте? Изшед от покаяния с очищением и желанием исправления путей наших, не приступаем ли к оному вновь так же нечистыми, как прежде, так же, как прежде, хромающими на оба колена? Все сие значит ли тещи к почести вышнего звания, как течет скоротечец на своем поприще, или, напротив, коснеть, останавливаться и даже обращаться вспять?

Часто наше коснение и разленение на благом пути мы стараемся извинять для себя немощию человеческою. Остережемся. Нет спору, что человек немощен. Но есть для него благодать Божия, врачующая немощи и восполняющая оскудение сил. И потому одна немощь не останавливала бы человека на благом пути, если бы не примешивалась к сему хитрость врага душ. Когда он примечает, что нельзя человека совсем увлещи с пути блага и спасения на путь зла и погибели, как, например, на путь человекоубийц, татей, прелюбодеев, чего не слишком ослепленный и ожесточенный человек ужаснулся бы, то внушает он человеку, что его скудость в добре может быть извинена немощью, что если он и не успевает, однако же находится на добром пути, и таковыми обольстительными внушениями располагает его к коснению и разленению, а тем питает свою злокозненную надежду, что если человек не потечет усердно и неослабно к намеренному, то не достигнет почести вышняго звания Божия и таким образом путь, мнившийся прав быти, сойдет наконец во дно ада.

Да примечаем, братие, ухищрения врага душ и да расторгаем его злосплетаемые сети. Да не косним на пути спасения, да не ленимся, да поощряем себя непрестанно простираться в предняя, к усовершению себя в вере, в познании истины и в благоделании. Тако тецыте, да постигнете. Аминь.