Может быть, помыслит кто-либо, что апостолу Павлу легко было и особенно свойственно говорить о неослабном продолжении пути спасения, когда он был поставлен и подвигнут на сей путь рукою крепкою и мышцею высокою, чудесным явлением Христовым с Небес. На сие скажу, что не один сей апостол Богом поставлен на путь спасения, хотя с другими происходит сие не таким торжественным чудодействием, как с Савлом. Не ту же ли действенную благодать, которая рукоположением Анании даровала Савлу прозрение телесное и духовное, и крещением переродила Савла в Павла, - не ту же ли ниспосылает Бог и ныне в Таинствах? Бог хощет всем человеком спастися, и в разум истины приити (см.: 1Тим.2:4), хощет не праздным, но могущественно деятельным хотением. Никтоже, - глаголет Спаситель, - приидет ко Мне, аще не Отец Мой привлечет его к Себе (см.: Ин.6:44) - следственно, всякого спасаемого влечет Отец Небесный ко спасению. Каждому человеку чаще или реже, смотря по готовности принять, Бог посылает минуты в жизни, в которые путь спасения светится пред его глазами и влечение Отца Небесного ощутительно подвизает его на сей путь. Приложить к сему со стороны человека едино правило Павлове - следовать влечению Божию непрестанно, необленительно, и человек пробежит путь спасения, как скоротечец, как сам Павел, до желанной меты, до обетованной почести вышнего звания. Но если человек не станет или по времени перестанет прилагать к благодатному влечению Божию свое свободное стремление, без сомнения, Бог не повлечет его на Небо, как невольника в темницу, потому что сие было бы недостойно и Бога и Неба и бесполезно для неочищенного человека, который, принеся с собою на Небо землю или ад, не мог бы устоять в несродном общении с чистыми блаженными силами - следовательно, в таком случае не иное может последовать, как то, что благодатное влечение скроется, к произвольной лености человека присовокупится не облегчаемая благодатию немощь поврежденной природы - какая же тут надежда успешного совершения пути ко спасению?!

Посмотрим ближе на стези и тропинки нашей жизни.

Бог, влекущий ко спасению иногда, наипаче при вступлении в новое звание или на новую степень служения, соединенною с особенностями нравственными и духовными, возбуждает в нас ощутительное усердие и ревность ходить достойно своего звания и часто совершаемое служение приносить в жертву Богу и Его закону. Что ж! Время не охлаждает ли в нас начального усердия? Привычка совершать то же служение не ослабляет ли внимания и ревности о совершении оного в чистоте, достойной Испытующего сердца и утробы? Не влечемся ли мы тяжело и принужденно, как обремененные путники, по тому пути, по которому сначала готовы были бежать, как легкие скоротечцы? Верна ли надежда достигнуть почести вышнего звания тем, за что не отдает нам, вероятно, чести наша собственная совесть?

Бог, и в наказаниях Своих благодеющий, переставляет некоторых на путь к Небу и спасению посредством земных бед и лишений, когда путь мира и суеты как бы провалился пред ними и им не остается где искать утешения и надежды, разве в Боге и благочестии. Решительный опыт непостоянства и ничтожности благ мира дает им решительное побуждение к отречению от сует мира. Но что потом? С уменьшением силы бед, отторгавшей их от мира, не уменьшается ли и решимость отречения от сует мира?

Иногда особенные Божие благодеяния или чудное избавление от обышедших нас зол возбуждают нас к благодарности пред Богом, а чрез то и вообще к благочестию. Иногда слово истины глубоко падает в сердце и родит в: нем благие намерения, добрый пример сильно поощряет к добру. Всего же чаще, думаю, очищаемая и облегчаемая покаянием совесть в благодатные минуты взывает каждому из своей таинственной глубины: "Исправь хотя отныне решительно путь твой и проходи право стези Господни". Но что по времени? Благодеяния Божии не вспоминаются ли уже просто как прошедшие события и возбужденные им расположения не остаются ли без действия и плода? Слово истины, западшее в сердце, не подавляется ли грудою помыслов страстных и суетных? Благие намерения не умирают ли прежде, нежели родились от них благие дела? Проводив изощренным ко вниманию взором прошедший мимо нас назидательный пример, не остаемся ли мы беззаботно на своем месте? Изшед от покаяния с очищением и желанием исправления путей наших, не приступаем ли к оному вновь так же нечистыми, как прежде, так же, как прежде, хромающими на оба колена? Все сие значит ли тещи к почести вышнего звания, как течет скоротечец на своем поприще, или, напротив, коснеть, останавливаться и даже обращаться вспять?

Часто наше коснение и разленение на благом пути мы стараемся извинять для себя немощию человеческою. Остережемся. Нет спору, что человек немощен. Но есть для него благодать Божия, врачующая немощи и восполняющая оскудение сил. И потому одна немощь не останавливала бы человека на благом пути, если бы не примешивалась к сему хитрость врага душ. Когда он примечает, что нельзя человека совсем увлещи с пути блага и спасения на путь зла и погибели, как, например, на путь человекоубийц, татей, прелюбодеев, чего не слишком ослепленный и ожесточенный человек ужаснулся бы, то внушает он человеку, что его скудость в добре может быть извинена немощью, что если он и не успевает, однако же находится на добром пути, и таковыми обольстительными внушениями располагает его к коснению и разленению, а тем питает свою злокозненную надежду, что если человек не потечет усердно и неослабно к намеренному, то не достигнет почести вышняго звания Божия и таким образом путь, мнившийся прав быти, сойдет наконец во дно ада.

Да примечаем, братие, ухищрения врага душ и да расторгаем его злосплетаемые сети. Да не косним на пути спасения, да не ленимся, да поощряем себя непрестанно простираться в предняя, к усовершению себя в вере, в познании истины и в благоделании. Тако тецыте, да постигнете. Аминь.

Слово в день обретения мощей Преподобного Сергия (о молитве[73]). Говорено 5 июня 1843 г. в Троицкой Сергиевой лавре.[74]

Аминь, аминь глаголю вам, яко елика аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам. Доселе не просите ничесоже во имя Мое; просите, и приимите, да радость ваша исполнена будет. Ин.16:23-24

Молитва есть одна из высших потребностей души человеческой, одна из существенных принадлежностей богопочтения. Душа, погруженная в чувственность, рассеянная в мире, омраченная грехом, не чувствует, что по своему началу она есть дыхание из уст Божиих, но сила сего чувства без ее ведома возникает из ее глубины и движет сердце к Богу, хотя бы то было к неведомому или только погрешительно знаемому. Потому во всяком богослужении, от духовного до чувственного, от просвещенного до невежественного, сущность и душу обыкновенно составляет призывание Божества и, следственно, молитва. Хотя в учреждениях ветхозаветных важнейшую торжественность богослужения составляли жертвы, но жертва была всегда или посредницею, или представительницею молитвы, и восходящий дым сожигаемой жертвы представлялся колесницею, на которой молитва хотела достигнуть до неба.

Но дело молитвы, для всех времен всегдашнее, для всех человеков общее, научились ли наконец человеки делать всегда в совершенстве, всегда с полным успехом? Кто не знает, что нет!