Не есть что-либо из вещей не существующих, ниже из существующих. Нет для Него ни слова, ни имени, ниже познания, не есть Он тьма (он как бы предвидел, что ум будет некогда представлять Бога под образом тьмы: это случилось с немецкими философами), ни свет, ни заблуждение, ни истина, нельзя о Нем ничего совершенно ни утверждать, ни отрицать, и даже когда о лицах существующих через Него делаем мы положение или отрицание, то Его Самого ни определяем, ни отрицаем, поскольку Он совершен превыше всякого определения и есть единственная вина всяческих, превосходство превыше всякого отрицания, Существо от всего совершенно отвлеченное и над всем превозвышенное".

Таким образом, по словам Ареопагита и других отцов, как например Григория Богослова, никакие абстракты нимало не выражают существа Божеского. Так и должно быть, потому что все наши понятия, какие только мы составляем о Боге, суть отрицательные и непременно имеют какую-нибудь примесь из опыта. Напрасно старались схоластики, и в поздание времена Фихте, очистить понятие о Боге от всего опытного. Первые называли Его actus purissimus, а второй — нравственным порядком. В этом они обнаружили только беccилие ума человеческого. Что ж, уже ли все понятия наши о Боге пусты, совершенно и нимало не выражают натуры Божества? Нет ли возможности составить более точное и верное понятие о Нем? Есть. Есть внутренний путь, ведущий к истинному богопознанию посредством познания собственного нашего духа.

Мы видели, что понятия наши о Боге всегда бывают ниже натуры Божественной и не выражают ее. Самое лучшее из понятий о Боге есть понятие Моисея: Иегова ашер Иегова, — Бог есть Бог. Это описание Божества у Моисея выражает, что Бог есть выше всего того, чем мы Его представляем, что существо Его для нас необъятно и непостижимо. Кроме сего понятия о Боге, Священное Писание представляет нам другое, со стороны практической: «Бог есть любы» (1Ин. 4; 8, 16). Понятия эти приличны Божеству, ибо выражают Его существенные свойства лучше и возвышеннее всех других описаний Его. Хотя и на средней степени деятельности душевной человек составляет довольно хорошее понятие о Боге, хотя и в этом понятии есть некоторая сходственность с натурой Бога, но оно очень недостаточно и почти неприлично существу Божескому. По сему общеупотребительному о Нем понятию мы приписываем Ему такое бытие, какое имеют другие твари; вследствие чего подчиняем оное пространству и времени: спрашиваем, когда мир сотворен, не можем согласить предведения Божия со свободой человека и прочее. Но кроме всего этого, есть гораздо удобнейшее средство приблизиться к познанию Бога и составить о Нем вернейшее понятие. Это средство заключается в нашем духе, рассматриваемом не с внешней и низшей стороны его, как рассматривает его рассудок, дабы по свойствам его составить образ Божества, но с внутренней и высшей, откуда можно заимствовать черты чистейшие и возвышеннейшие.

Непостижимейшие для нас свойства в Боге суть: 1) бытие Его от Себя; 2) всемогущество; 3) беспредельность или вездесущие; 4) вечность и 5) творчество. Но эти свойства отражаются и в нашем духе; рассматривая его, мы можем познавать и Бога.

1) Независимость бытия Божия (aseitas) мы легко можем постигнуть, смотря на бытие нашего духа. Это бытие всегда представляется нашему сознанию независимым, самостоятельным, самосущим. Мы никак не чувствуем, чтобы мы от кого-либо зависели в рассуждении нашего бытия духовного. Откуда мы? Кто сотворил нас? Кем мы существуем? — Сознание не говорит об этом. Мы, конечно, предполагаем причину нашего существования, и такого бытия, какое свойственно Богу, себе не приписываем; мы говорим, что мы от Бога, но об этом говорит нам рассудок, а не самосознание; зная, что ничего не бывает без причины, на основании этого закона, мы предполагаем причину своего бытия. Бог сотворил нас и поддерживает; но Он скрыл это от нашего сознания. Он беспрестанно носит нас Своей силою, — мы непрестанно носимся над бездною ничтожества; но мы сего не чувствуем: в сознании бытие наше является независимым. Это-то чувство самостоятельности и самосущия, или лучше, эта-то скрытность Божества, нас сохраняющего, была причиной того, что Фихте утвердил на нашем Я весь мир и все из него произвел. Это свойство нашего Я, без сомнения, есть выражение независимого бытия Божеского.

2) Беспредельность Божеского существа, или Его вездеприсутствие, ясно отражается в свойстве нашей мысли. Перелетая мыслию во мгновение беcконечные пространства, душа, кажется, не знает никаких пределов бытия: она существует там, где захочет. Мы удивляемся неимоверной быстроте света, но распространение его все еще совершается во времени определенном; а быстроты мыслей мы определить не можем. Конечно, это вездесущие мысли есть идеальное, а не действительное, как вездесущие Божие, но этим-то и отличается бытие души человеческой от бытия Божеского. Впрочем, когда мы со смертью разрешимся от уз телесных, тогда не будет для нас такой ограниченности бытия: формы его — пространство и время — тогда отнимутся, и мы будем существовать там, где наша мысль.

3) Вечность. Нашему сознанию и наше бытие представляется вечным: мы не знаем начала нашего бытия и не можем представить конца; и в прошедшем и в будущем мы можем простирать оное до бесконечности. Мы уверены, что имеем начало; но это говорит рассудок, основываясь на законе причинности, или очень часто — на преданиях о начале вещей; а сознание не внушает ничего о конечности нашего существования. Таким образом, мы носим в духе нашем образ вечного Божеского бытия.

4) Так же отражается в нас и Божие всемогущество. Душа имеет свободу. Что такое эта свобода? Она есть ограниченное всемогущество. По форме она действительно беспредельна; ибо Сам Бог не может заставить меня хотеть, чего я не хочу. Она ограничена по содержанию, и сие-то составляет отличие силы человеческой от всемогущества Божеского. Не всего достигая, она всего может хотеть — на все посягает. Вот что подало повод Горацию сказать: iustum ac tenacem … impavidum ferient ruinae!

5) Мы не постигаем, как Бог сотворил все из ничего,  как без материи составился грубый мир. Но то же самое происходит в нашей душе. Откуда рождаются наши мысли, желания, чувствования? — Из ничего. Где хранятся понятия, чувствования и желания, которые мы передаем памяти? — В ничем. Итак, весь мир мысленный происходит из ничего и держится ни на чем. В рождении мыслей, чувств и желаний участвуют конечно предметы, но каким образом? Нельзя положить, чтобы образы вещественные отделялись от предметов и рождали оные в нас, ибо они не могли бы дойти до души. Внешние предметы только возбуждают своими впечатлениями деятельность сил душевных, а не производят собою в ней ничего; в ней все — из ничего. Скажут: эти рождающиеся мысли несущественны, пусты. Но это несправедливо, ибо они осуществляются в словах, движениях и действиях. Обнаруживаясь в чувственных знаках, они, так сказать, воплощаются и, без сомнения, тогда бывают реальны. Слово полководца двигает тысячи людей, которые производят чрезвычайные действия. Где причина этих действий? В слове. Где начало слова? В мысли. Откуда мысль? Из ничего. Сколько спасительных действий произвела история Карамзина? Сколько удержала она царедворцев от лести, царей — от несправделивости? И где начало всего этого? В ничем. Лукавая мудрость, которая не допускает всемогущего творчества в Боге, сама называет творцами стихотворцев, артистов, художников и других. Они действительно творцы, поскольку изобретают новое; идеи их действительно рождаются из ничего. Например, новопостроенный дом составлен из материалов: мрамора, камней, извести и прочих. Но что в нем всего важнее — расположение частей, единство их, идея, в нем выражаемая — все это имеет начало свое в уме архитектора и родилось из ничего. Почему слово Artifex, которое Платон приписывает Богу, принадлежит и человеку.

Таким образом, в душе человека есть черты, из которых можно составить чистый, возвышенный и верный образ Божества. О нравственных свойствах и говорить нечего: нравственный человек есть живое подобие Бога. Добро у них одно и то же; только у человека добродетель, а у Бога — святость.

Теперь следовало бы сказать о том, как утведить себя в истинном понятии о Боге, как избежать сомнений? Но прежде надобно исследовать другой элемент религии — веру в бессмертие.

Будущая жизнь. Религия есть союз человека с Богом. В этом определении религии заключаются, собственно, два понятия: понятие Бога и понятие человека. Но скрытно заключается и третье: понятие будущей жизни. Ибо союз человека с Богом должен быть вечен и предполагает соединение теснейшее, нежели каково оно теперь.

Союз между Богом и человеком можно рассматривать и поверхностно и в самой его сущности. Рассматриваемый поверхностно, он может оставаться и тогда, когда предположить, что не будет будущей жизни. Бог так же останется для нас Творцом, отчасти Промыслителем и Судиею; ибо и в рассуждении одной настоящей жизни человек обязан Богу бытием, благами, часто награждается или наказывается. Но если союз сей между Богом и человеком рассматривать в самом его существе, то с уничтожением будущей жизни он должен прерваться. Ибо союз религии должен быть не рабский, а свободный со стороны человека: без сего он будет холодным и мертвым. Но по уничтожении бессмертия, не будет места другому союзу, кроме рабского. Человек имеет и должен иметь стремление к Богу, как тварь к Творцу. Что ж за Бог, Который не удовлетворяет сему стремлению, когда может? И что Он за Творец для нас," когда не предположил цели для нашей жизни? Мы должны чтить Бога, как Промыслителя. Что ж за Промысл, если он ограничивается одним продолжением нашей жизни? Что за Промысл, если он не поправит никогда встречающихся нам беcпорядков в мире нравственном? Бог для нас Судия; но какой Судия, когда добродетель награждает только в совести нашей и забывает ее страдания, а порок оставляет блаженствовать, наказывая его едва чувствительными угрызениями совести?.. К такому Богу вместо любви мы почувствуем отчуждение. Следовательно, без вечной жизни нет истинного религиозного союза между Богом и человеком. Посему-то нет ни одной религии, которая бы не имела этого элемента — будущей жизни.

О бессмертии могут быть два вопроса: может ли оно быть предметом ведения разумного, или оно есть предмет разумной веры? Постижимо ли оно, или нет?