Но возможно и еще более глубокое вхождение ума в сердце, когда он по действию Божию как-то так соединяется с сердцем, что совлекается положительно всякого образа и понятия, и в то же время закрываются все входы в сердце для всего постороннего, и тогда душа входит во «мрак» совершенно особого порядка, и затем удостаивается неизреченного предстояния Богу чистым умом.

«Кто чисто молится, тот богослов», — говорил Старец. Богослов не в академическом смысле этого слова, но богослов в смысле — боговидец, боговедец.

Но есть нечто больше этого, т. е. такие состояния, когда человек бытийно и с неопровержимою очевидностью причащается вечной жизни и невыразимого покоя в Боге. Однако, не оставляется человек надолго в таком состоянии, если Господь, по Ему Единому ведомым планам, благоволит продолжить еще жизнь его на земле, и снова возвращается он в мир, и, как Апостол Петр на Фаворе, говорит о своем внутреннем с Богом пребывании: «Хорошо нам, Господи, быть здесь с Тобою».

Опыт вечности

УМНОЕ БЕЗМОЛВИЕ — есть поразительная по своему богатству и великолепию жизнь, описание которой, в силу ее особенности, принимает характер как бы непоследовательный и противоречивый. Мы не сомневаемся, что многих, логически мыслящих людей, могут смутить слова о том, что человек на какое-то время бытийно и с неопровержимою очевидностью вводится в вечную жизнь. Очевидная нелепость — стать вечным на какой-то срок. Но попытаемся дать некоторое пояснение этому выражению.

Время и вечность — в понимании подвижника суть два различных образа бытия. Первый, т. е. время, есть образ тварного, непрестанно возникающего и в своем движении развертывающегося бытия, непостижимо Богом творимого из ничего. Второй, т. е. вечность, есть образ Божественного бытия, к которому не приложимы наши понятия протяжения и последовательности. Вечность — единый, непротяженный, непостижимой полноты акт Божественного бытия, которое, будучи надмирным, непротяженно объемлет все протяженности тварного мира. Вечный по существу — Единый Бог. Вечность не есть нечто отвлеченное или отдельно сущее, но Сам Бог в Своем бытии. Когда человек по благоволению Божию получает дар благодати, то он, как причастник Божественной жизни, становится не только бессмертным в смысле бесконечного продолжения его жизни, но и безначальным, ибо та сфера Божественного бытия, куда он возведен, не имеет ни начала ни конца. Говоря здесь о человеке, что он становится «безначальным», мы имеем в виду не предсуществование души, и не преложение нашей тварной природы в безначальную Божественную природу, но приобщение безначальной Божественной жизни в силу обожения твари благодатным действием.

Когда ум и сердце, устремленные ко Христу, не своими усилиями, но действием Божиим соединятся некоторым таинственным соединением, тогда человек подлинно находит самого себя в своей самой глубокой основе; тогда он, как ум богообразный, как дух богоподобный, как бессмертная ипостась (лицо), безвидно видит Бога, но доколе он связан с плотию, ведение его не достигает совершенства, и не может он постигнуть, каковым будет его вечное бытие по прошествии последнего порога земной жизни, т. е. по разрешении от дебелости плоти и по вступлении, уже вне ее тяжести, в область безначального Света Божества, если благоволит Господь принять ее. Но вопрос: — каковым будет вечное бытие? встает не в момент видения, когда душа вся в вечном Боге и не знает в теле ли она или вне тела, но лишь тогда, когда снова увидит она этот мир, когда снова ощутит себя в узах плоти, и снова вместе с тем найдет на нее некое покрывало это плоти.

В самом себе, т. е. в пределах своего тварного существа, человек вечной жизни не имеет. Причащаясь Божественной жизни по дару благодати, он становится вечным. Эту вечность еще здесь он может переживать с неодинаковой силой, иногда большею, иногда меньшею.

Парадоксальны здесь все выражения, но быть может более понятным будет такое выражение: поскольку мы в Боге, постольку мы вечны.

Постольку, — поскольку, но не о количестве здесь слово, а о даровании Божием.

В состоянии видения душа ни о чем не вопрошает. Это невыразимый акт введения ее в Божественный мир совершается не по ее воле, потому что она и не может желать того, чего вовсе не ведала раньше, но акт сей не без ее участия в том смысле, что в какие-то предварительные моменты она доброю волею горячо стремится к Богу в хранении Его заповедей. Видение предваряется большими страданиями, многим плачем, глубоким покаянным плачем глубокого сердца; горячим плачем, который выжигает в человеке плотскую, и душевную, и духовную гордость.

Не может человек, покамест он во плоти, достигнуть совершенного познания, но то, что ему дает Бог, — есть подлинное, несомненное, бытийно-опытное переживание вечного Царства, и хоть «отчасти», как говорит Старец, но достоверно знает он о нем.

Созданный «по образу Божию», создан для жизни и «по подобию». Достигший «спасения» в Боге, получает жизнь, подобную жизни Самого Бога. Бог — вездесущий и всеведущий, и святые в Духе Святом получают подобие вездесущия и всеведения. Бог есть Свет, и святые в Духе Святом становятся светом. Бог есть Любовь, объемлющая все сущее, и святые в Духе Святом своею любовью объемлют весь мир. Бог — един Свят, и святые в Духе Святом святы. Святость же не есть понятие этическое, но онтологическое. Свят не тот, кто высок по человеческой морали, или по жизни своей в смысле подвига и даже молитвы (и фарисеи постились и совершали «долгие» молитвы), но тот, кто носит в себе Духа Святого. Единый Бог есть Истина и Жизнь, и причастники Духа Святого становятся живыми и истинными, тогда как отпадающие от Бога, умирают духовно и уходят во «тьму кромешную».

Сказав выше о том, что человек, вызванный к бытию творческим актом Бога из «ничто», вечной жизни в себе не имеет, мы вовсе не мыслим, что умирая, он возвращается снова в «ничто», в полное небытие. Нет. Отпадая от Бога, отвращаясь от Него, как одаренный свободой, он отходит от Жизни и Света в область вечной смерти и мрака кромешного, но эта тьма и смерть не есть то «ничто», то небытие, из которого вызвана тварь к бытию, это есть — «состояние» разумной твари, неуничтожимой в своем существе. Отвращаясь от Бога, тварь, однако, не может уйти в такую область, которая недостижима для Него: и во аде любовь Божия объемлет всех, но будучи радость и жизнь для любящих Бога, она мучительна для ненавидящих его.