Погрузившийся в глубокое сердце ум, в самом акте этого молитвенного погружения совлекается всякого образа, не только видимого, но и мысленного, и в состоянии этой чистоты удостаивается предстоять Богу; и то, что исходит из этой глубины внеобразной, хотя позднее и выльется в форме мысли или облечется в тот или иной образ, не есть уже страсть, но подлинная жизнь в Боге.

В этом состоянии обнаруживается, что душа естественно стремится к Богу, и подобна Ему, и бесстрастна по естеству своему.

Из смены состояний: причастия благодати и отнятия ее — человек с достоверностью убеждается, что «жизни в себе не имеет», что жизнь его в Боге, вне Его — смерть. Когда душа удостаивается пришествия божественного света, тогда она подлинно живет вечною жизнью, т. е. Самим Богом; а где Бог, там невыразимая в слове свобода, потому что вне смерти и страха тогда человек.

В этом состоянии человек познает себя, а познавая себя, познает вообще человека в силу единосущия всего человеческого рода.

В своей глубине, там, где раскрывается подлинное богоподобие естества человеческого, там, где выявляется его великое призвание, подвижник видит то, что не входившему в сердце совершенно неведомо.

В стихирах погребальных Преп. Иоанн Дамаскин говорит:

«Плачу и рыдаю, когда помышляю смерть, и вижу во гробе лежащую по образу Божию созданную нашу красоту безобразную и бесславную».

Так плачет и рыдает всякий, познавший в Боге первозданную красоту человека, когда возвратившись с невыразимого пира духовного в глубоком чертоге сердца, — видит царящее в мире безобразие и бесславие.

VI

О ВИДАХ ВООБРАЖЕНИЯ И О БОРЬБЕ С НИМ

ДЕРЗНУВ писать о «Священном безмолвии», которое так любил Старец Силуан, мы вынуждаемся говорить о необходимости аскетической борьбы с воображением. И этот вопрос духовной жизни чрезвычайно труден и сложен, и с ним мы не надеемся удовлетворительно справиться. В силу того, что нашею основною задачею является изложение определенного конкретного опыта, мы считаем для себя обязательным обрисовать лишь то сознание и те представления, которые доселе существовали среди подвижников Святой Горы и которых держался сам Старец, оставляя в стороне теории современной научной психологии. Мы не входим ни в сравнение ни в критику ни тех ни других; отметим только, что они во многом не совпадают, так как в основе аскетических взглядов лежат совершенно иные космологические и антропологические представления.

* * *

Старец пишет:

«О, братья, забудем землю и все, что на ней, ибо она отвлекает нас от созерцания Святой Троицы, Которая непостижима нашему уму, но которую святые зрят на небесах Духом Святым. А мы пребудем в молитве без всякого воображения…»

«Когда душа Духом Святым познает Господа, то каждую минуту непрестанно удивляется она милосердию Божию, и величию, и могуществу Его, и Господь Сам, Своею благодатью, милостиво, как мать любимое дитя, учит душу смиренными благими помышлениями и дает чувствовать Свое присутствие и близость Свою душе, и душа в смирении созерцает Господа без всяких помышлений».

Способность воображения весьма разновидна в своих проявлениях. Подвижник прежде всего борется с тем видом воображения, который связан с действием грубых плотских страстей. Он знает, что всякая страсть имеет свой образ, так как принадлежит сфере тварного бытия, неизбежно существующего в той или иной форме, носящего тот или иной образ. Нормально в человеке действие страстного похотения только тогда приобретает силу, когда внутренне воспринятый образ страсти привлечет к себе ум. Если ум оттолкнется от принесенного ему образа страсти, то последняя не может получить своего развития и погаснет. Например, когда приходит плотское похотение, хотя бы и нормальное физиологически, тогда подвижник ум свой хранит от образа, возникающего в нем, приносимого ему извне, предлагаемого ему страстью; и если ум не воспринял этого образа, страсть действия своего развить не может и непременно погаснет. Говоря здесь об уме, мы имеем в виду не рассудок, не логическое рассуждение ума, а то, что, быть может, лучше будет определено словом — внимание. Такое хранение ума от образа страсти дает действительную возможность, доказанную тысячелетним аскетическим опытом, в течение всей жизни соблюсти полноту целомудренного воздержания даже при сильном теле, как это мы видим и на примере Старца. И наоборот, если ум человека с услаждением воспринимает страстный образ, то энергия этого последнего даже изнемогающее, больное и неспособное тело подвергнет титаническому насилию.

Возьмем другую страсть, например — ненависть. И эта страсть также имеет свой образ, и если ум охранится от сложения с этим образом, то страсть не может развиваться; если же соединится с ним, то страсть в меру этого соединения будет приобретать все большую силу и может достигнуть степени одержимости.

Другой вид воображения, с которым борется подвижник, обычно именуется — мечтанием. Человек отходит от реального положения вещей в мире и живет в сфере фантазии. Порождения фантазии, бессильной создать что-либо совсем не сущее, совсем «из ничего», не могут носить характер совершенно чуждый окружающему нас миру; иными словами: в них неизбежно будут элементы действительного, реального мира, подобно тому, как они есть в снах, и потому они не являются абсолютно недостижимыми. Например, бедный человек воображает себя царем, или пророком, или великим ученым. История знает случаи, когда бедные люди, занимавшие в социальной иерархии низшие места, становились императорами и подобн., но это обычно происходит не с теми, которые мечтают.

Читателю, надеемся, ясно, что мы разумеем, говоря о «мечтании», и чтобы не удлинить слова, перейдем к иному виду проявления силы воображения. Человек, пользуясь способностью памяти и представления, может размышлять над разрешением какой-либо проблемы, например, технической, и тогда ум его размышлением ищет возможности практического осуществления той или иной идеи. Этого рода деятельность ума, сопровождающаяся воображением, имеет великое значение в человеческой культуре и необходима в строительстве жизни, но подвижник, заботящийся о чистой молитве, стремится нестяжанием ограничить себя во всем, чтобы и этот род воображения не препятствовал ему «первую мысль и первую силу отдать Богу», т. е. всецело сосредоточиться в Боге.

И, наконец, еще один вид воображения, о котором мы хотим говорить — это попытки рассудка проникнуть в тайну бытия и постигнуть Божественный мир. Такие попытки неизбежно сопровождаются воображением, которое многие склонны называть высоким именем богословского творчества. Подвижник умного безмолвия и чистой молитвы решительно борется в себе с этим видом «творчества», потому что оно является процессом обратным порядку действительного бытия, так как при этом человек творит Бога по образу своему и по подобию.