Из вещей мне нужно было бы обувь, брюки. Теперь можно мне присылать. Из книг хорошо бы А. Белый Начало века, его же Первое свидание, дневник Гусева о Толстом, что‑либо новое о Достоевском. Кончаю. Уже час. Небо такое звездное… Выг рокочет… Начинается пост.

4.3.1934

Выгозеро

Еще земля одета И навстречу весне поднимая Белоснежной своей пеленой; Нестройный веселый шум, Но Герасим Грачевник где–то Взвилась в душе моей стая Тряхнул бородою седой. Окрыленных весенних дум. И навстречу трепетным высям, Верю, верю всем обетам В теплоте еще робких лучей Облеченной в солнце земли, Поднялись, шумя понеслися В пристани незакатного света Стаи первых крикливых грачей. Небесные войдут корабли. И земля как земля, от стужи Не мерцая вспыхнут зарницы, Закована в снег и лед, Озаряя ожившую твердь, Но сегодня, сейчас почему же, И последний враг упразднится –Последний и страшный: смерть. Почему мое сердце поет. Разверзая темные лона, Иль и в этой стране полночной, Земля отдаст мертвецов, Где свершаю свой трудный путь, И Жених сойдет убеленный Дед седой Герасим Грачевник С высоты огневых облаков. Мне дохнул сегодня в грудь?   Еще холодно, еще не тает,   Еще первые робкие лучи.   Но весна идет! Обещают,   Возвращают весну грачи.[60]      

9.3.1934

ст. Качкана

Мой адрес: ст. Качкана, 7 л/п, 5 отд.

Я здесь на общих работах, на этот раз, по–видимому, надолго. Духовно и душевно чувствую себя как‑то особенно устойчиво, светло, хорошо, несмотря на всякие трудности, испытания, неприятности. В связи с переброской неизбежны перебои с письмами. Давно писем не получал.

15.3.1934

ст. Качкана

Я живу на отдельном шестнадцатом километре. Здесь такая глушь, оторванность от всего мира. Я на общих работах. Рано утром после «развода» отправляюсь в лес. Попадается хорошая работа. Где‑нибудь в глуши, в лесной чаще очищаю или прокладываю дорогу. Деревянной большой лопатой бросаю снежные глыбы. Вспоминаю детство, когда такой же лопатой рыл в снегу «печку». Работа эта хорошая, нужна только обувь, у меня есть кое–какая. Часто часами остаюсь один. Останавливаюсь и слушаю тишину. И такое безмолвие и покой кругом. И такие светлые думы роятся в освобожденной от сутолоки душе. Но бывает иначе. Бывает моя работа «погрузка» баланов в вагоны. Тут уже обнаруживается мое неумение, неприспособленность к физической работе, бессилие… Случаются мелкие неприятности… Как‑то, когда возвращался поздно вечером по Парандовой дороге — отняли деньги…

Живу в общем бараке… Барак фундаментальный, хороший, только, прости, клопы неимоверные.

В душе что‑то твердое, спокойное. Теперь внешние обстоятельства — переброски, лишения, неприятности как‑то не затрагивают душевной глубины.

22.3.1934