Вышли в свет книги о Достоевском. Третий том материалов под редакцией Долинина и Жизнь Достоевского Л. Гроссмана… Жаль, что не получил их в руки…

9.11.1935

Надвойцы

Когда сидел в своей одиночке в Москве, через закрытое на три четверти окно каждый вечер заглядывал ко мне вечерний длинный луч… И я ждал его появления. И вот в течение ряда лет льются неустанно лучи любви, тянутся и прикасаются к душе руки, полные такой скромной, молчаливой, простой и вместе с тем такой самоотверженной, готовой к жертве нежности.

Благо любви, живое свидетельство о ее действенной и неподклонной пространству и времени силе — это одно из самых драгоценных сокровищ в жизни. Из двух монахов, возвращающихся из города, я всегда был похож на того, кто хочет затопить тьму свою не в потоке слез, а в потоке радости. И в ночной песне Заратустры, помнишь ее, — для меня всегда самым дорогим были последние слова о том, что радость глубже скорби. И кажется мне теперь, что душа на одиноком и многоскорбном пути учится различать и впитывать в себя волны радости, струящиеся от каждой вещи, — от побелевшей от первого снега земли, от прозвучавшей по радио Бетховенской Фантазии, от улыбающегося лица ворочающего со мной «баланы» китайчонка и больше всего от слов молитвы, от Сладкого Имени и вместе от любящих и любимых взоров, незримо сияющих через марево печали…

Бог укрепляет меня не восторгами чрезвычайных посещений — удел избранников, — а тихим светом, излучающимся через неожиданно утончившуюся и ставшую прозрачной оболочку всего окружающего, и ангелы, которых Он посылает мне на пути, — я слышу веяние их крыльев — это ангелы простых вещей и так называемых «обыкновенных мгновений». И как будто указанием всего жизненного пути стали ежедневно повторяемые слова акафиста — «Весь бе в нижних и вышних никакоже отступи Неисчетный!»…

Своеобразно теперь разделяется время. В двенадцать часов ночи, по морозцу выхожу из барака, иду туда, к своему подземелью и, каждый раз отвозя свою тачку на дорогу, любуюсь несколько мгновений северным небом, тихими звездными огоньками, темнеющим в оснеженных берегах Выгом… Молюсь… В начале седьмого обычно возвращаюсь с работы и сейчас же спать. Сплю очень крепко до 9–ти, потом завтракаю, с 10 до половины второго опять работа, около 2–х в бараке, часов до 3,5 занят приготовлением и истреблением обеда, потом опять сплю, читаю, иногда отдыхаю, лежа слушаю звучащие мелодии. Сплю мало, но очень крепко и потому достаточно.

16.11.1935

Надвойцы

У нас некоторая новость. В кодексе существовала ст. 401. Она говорит, что отбывший половину срока может быть освобожден досрочно. Статья эта, до сего времени широко применявшаяся в домах заключения, в лагерях не была в ходу. Теперь получено распоряжение о широком ее применении к з/к в лагерях без различия статей и сроков. И нам, отбывшим половину срока, предложено подать заявление, которое должно быть рассмотрено местной комиссией, а потом направлено на утверждение Медвежьей горы… И я в числе очень многих подал заявление, хотя об успехе думать не приходится…

22.11.1935

Надвойцы

Сегодня ровно одиннадцать лет со дня освобождения из Кокшайска. Под Введение ночью так хорошо было на работе. Я на старой работе, только часы располагаются так своеобразно в связи с подачей тока. И вот так хорошо было на душе. Сердце как будто пело слова шестопсалмия, акафиста, канона. Смысл праздника открылся по–новому. В этот день Вечная Женственность, Девственность входит в Святое Святых, где была огнепалящая исключительная Божественность Иеговы… Она, смутно светившая в пророческих видениях, в чувственных грезах язычества, вновь открывается, становится предметом созерцания, поклонения, принимается в недра Божественности. Под утро, когда уже устал, вдруг в темную мою пещеру спускается сосед, которого на работе не было. Что так рано? Да с плохими вестями — у вас украли полушубок. Дневальный проспал. Вот это называется праздничное искушение, полушубок и мое пальто, в котором я так любил ходить в вечерних сумерках со своей дубовой палкой в руках. Нет, очевидно, во мне еще сильно «вещелюбие», потому что не могу скрыть, как мне жалко моей пропажи. Во внешнем эта пропажа не страшная, ведь у меня для работы есть меховая шуба — в пальто и полушубке я не работал. Но мне все же жалко…

4.12.1935