5.10.1937

Урокса

Брр… какой день сегодня. Мокро под ногами, воздух весь пропитан сыростью, сверху что‑то брызгает, не то снег, не то дождь, небо свинцовое, а ветер стонет и рвет все кругом…

Плохо было бы, если бы сегодня, как в эти последние дни, мне пришлось бы переправляться в утлой лодочке через озеро, прыгать по плавающим в воде бревнам, а потом возиться с мокрыми деревьями, сваливая их в штабеля. Но сегодня такая удача — сегодня выходной. Я наверху в своем гнезде, и хотя в бараке еще нет печки, но мне под моей шубой тепло, закрываю глаза, и мне кажется, что я на пароходе, на верхней койке… Хорошо мечтать о Кавказе в такие дни. Потому, может быть, все вспоминаю Лермонтова и повторяю его стихи.

12.10.1937

Урокса

Жив, здоров. В моей жизни кое–какие перемены, но, Бог даст… напишу об этом после… Пока что не работаю.

28.10.1937

Я жив и здоров. Теперь пока что сижу без работы. Душевное состояние спокойное. Не волнуйся, если в письмах будет задержка.

10.11.1937

Не волнуйся, не беспокойся, что так редко теперь пишу. Я жив и здоров.

Может быть, скоро напишу подробнее и буду писать чаще.

Декабрь 1937

Переписка прекратилась.

Июль 1940

«За вновь содеянное преступление осужден на 10 лет строгой изоляции без права переписки».

1943 г.

Тот же ответ.

Август 1955

Получено извещение из Петрозаводска:

«Анатолий Евгеньевич Жураковский умер в больнице Петрозаводской тюрьмы 10 октября 1939 г. от туберкулеза, осложнившегося воспалением легких».

Эссе

Литургический канон теперь и прежде

31.10.2008

Если богослужение — сердце церковной жизни, если литургия — сердце богослужения, то литургический канон — сердце самой литургии. Это сердце сердец, подлинный центр бытия Церкви, фокус, собирающий все рассеянные нити церковности, дно, где кристаллизуется и затвердевает церковное сознание. Прав Хомяков, говорящий: «Только тот понимает Церковь, кто понимает литургию» (Хомяков А. С. «Церковь одна». Соч. т. II изд. 6 стр. 24). Сквозь прочную ткань канона нам просвечивает вся бездонная глубь церковной веры, вся полнота мистических откровений христианства, поскольку она открыта и пережита в религиозном опыте Церкви. Но мистическое содержание христианства открывается до конца лишь всему церковному телу, Церкви святой в ее соборном кафолическом единстве, вне граней времени и пространства. Церковное сознание, рассматриваемое в известный исторический момент, хотя и хранит в себе нерушимой и цельной святыню Церкви, тем не менее выявляет ее вовне лишь отчасти и притом в определенных формах, точно обусловленных обстоятельствами момента. Поэтому и литургический канон, отражающий церковное сознание в известный исторический момент, неизбежно носит на себе печать истории. Он двухсторонен, он выявляет не только вневременный, сверхисторический лик Церкви, но и ее эмпирический образ, со всеми тенями, неизбежно на нем лежащими. История Церкви знает бесчисленное множество литургических канонов, и те каноны, которые теперь во всеобщем церковном употреблении, представляют определенный этап в развитии литургии, и ничто не говорит нам за то, что этот этап будет конечным пунктом развития. Поэтому к канону мы имеем право подойти именно с исторической точки зрения, рассматривать его не только как памятник, отражающий сокровенные глубины нашей веры, но и как живое свидетельство о внутреннем состоянии церковного сознания в наши дни. Литургический канон, с этой точки зрения, есть верный показатель нашей религиозной силы или нашей немощи.

Так наши каноны — это верные свидетели о тех несметных сокровищах и неисчислимых богатствах, которые доныне хранятся в нашем пресветлом Православии. Они говорят нам непререкаемо, что в Православии живет и действует доныне Христос Иисус, что в нем хранится вся полнота вселенской истины, вселенского кафолического христианства, «полнота Духа Святого», как читаем мы в заключении канона. В своем полном и конечном превосходстве над всякой другой формой богослужения, в частности над латинской мессой, он являет миру абсолютное совершенство Православия, его немеркнущую славу, его вечную, божественную, абсолютную красоту и правду, перед которой меркнет относительная правда, относительная красота других исповеданий.