Соловки

Во внешнем перемен нет, но внутри ведь целый мир, и здесь все меняется каждую минуту… Целостная радость вряд ли возможна для сердца, но зато крупицы ее растворены в самой нашей печали, окрашивают своим глубоким светом тайники души, тихо веют крылья радости над нами иногда в самые трудные минуты… Наш путь — смиренная преданность Отцу Небесному, вхождение во внутренний мир сердца, погружение в свою сокровенность, чтобы в ней услышать голос Духа.

А за эти полгода соловецкой жизни я отдохнул от многого, что пережито за последнее двухлетие.

28.3.1933

Соловки

Великий понедельник

Сегодня утром — не успел переступить порог жилья своего — слышу там вверху резкий, похожий на детский плач звук, смотрю туда, в голубую высь и вижу первых вестников весеннего чуда — чайки… Высокие белые стены, небо голубое, нежное, особенное: кажется, такое только бывает у моря, целые потоки трепетных, весенних, солнечных, уже теплых, уже ласкающих лучей, и белые, совсем белые крылья, ныряющие там, в сияющей прозрачности. И душа встрепенулась, стала сама молодой и весенней…

Пусть иногда темно и трудно… пусть порой, как гробовая плита — жизнь, но как не благодарить Его за Все, что было, не хвалить Его каждым дыханием, как не ощущать, что все пережитое только залог, только предчувствие чаемого грядущего, того, что хранит для нас Любовь Отчая, Его объятия. Его лоно!

Милые, милые птицы. Родные, знакомые с детства — жаворонки, ласточки, соловьи — забыли нас, не прилетают сюда. А вы, вы прилетели с далеких берегов Италии, от самого Средиземного моря…

Вы совершили свой далекий путь, чтобы нам, томящимся и скорбным, принести тепло, пробудить порыв ввысь, воскресить в нас радостное чувство свободы. Спасибо вам… От вашего клекота окрылилась душа, готовая лететь вместе с вами…

Говорят, летом здесь целые тучи их. Они становятся совсем ручными здесь. И белыми, светлыми, как день, северными ночами кричат и кричат… Вероятно так, как голуби там, у тюремных окон.

Первый день Страстной недели.

Да простятся мне эти земные строки и помыслы…

Недаром ведь Страстная приходит весной, и ее пронизывающая сокровенность сердца грусть сочетается всегда с первым весенним цветением души… Рядом с этими солнечными воспоминаниями тянутся иные в памяти: храм, страстные службы, страстные напевы, вереница Евангельских образов, таинственный брачный пир, чертог украшенный и Лик Единый, такой в эти дни скорбный. И опять, хотя Он отнял радость и чудо этих служб, но все, все, что пережито в них и через них, все это такое сокровище, что принявшая его в себя душа может жить им и не ощущать скудности не месяцы, а годы — века… И здесь глядит Его взор, грустный и тихий, так же, как там, в храме, в устыженное, знающее о своей небрачной одежде сердце… И радость Воскресения — всемирная радость — ведь и для нас и в нас она.