Как бы хотелось мне снова стать перед Престолом, перед которым так много пролито молитв, и перед лицом святой Жертвы призвать вас святым призывом: «Горе имеем сердца», — и услышать ответ не ваших уст, а ваших сердец: «Имамы ко Господу».

Мы маленькие и слабые. Сделать мы ничего не умеем и, вероятно, не сделаем. Но мы имели на пути своем светлое видение и хранили «большую идею», как говорил Достоевский. Видение это, в двух словах, — христианская община или, еще шире и лучше, — христианская общественность. И от этих двух слов по–новому зазвучали для нас другие слова: «Пресветлое Православие». Мы в старом, но мы и в новом, потому что христианская общественность — это тоска именно наших дней и нашего времени, прежде и больше всего. Дважды обручается душа Христу. Один раз наедине, в своей глубине, в своей сокровенности, в своем одиночестве. Другой раз в Церкви. Она обручается Ему через обручение ближнему, соединяется с Ним, соединяясь с ближним, находит Его в любви Церковной. Вне церкви мы тоже встречаемся друг с другом и даже любим друг друга. Но наши встречи и наша любовь только обостряют чувство нашего одиночества и нашей разделенности. От них стена между нами становится плотней. Мало этого, общение людей так всегда поверхностно и встречи их так томительно суетны, что от их внутренней бессодержательности… воздвигается стена между нами и Богом. Кто слишком часто с людьми, тот обыкновенно редко сам с собой и редко с Богом.

Так вне Церкви. Но Церковь открывает нам тайну. Она говорит нам, что с тех пор, как Бог воплотился и вочеловечился и Сын Божий стал Сыном Человеческим, человек не только образ и подобие Божие, — он частица Божественной Плоти, он — младший брат Христов — член Его Тела. Касаясь ближнего, мы коснемся незримо Христа. Каждая встреча с человеком может и должна стать молитвой и тайнодействием, встречей со Христом и встречей с Богом. «Церковь — есть Христос», — писал один из учителей Церкви, — «когда припадаешь к коленям братьев, Христа касаешься, Христа умоляешь, когда они проливают над тобой слезы, Христос страждет, Христос умоляет Отца». И еще ярче говорит об этом Златоуст. Для него не только священник — совершитель Божественной жертвы и таинства. «Живые престолы живому Богу» все наши братья кругом нас, и каждый из нас оказывает дело любви, совершает жертвоприношение на более страшном престоле, чем каменный престол алтаря — на Престоле Тела Христова: «Тело Самого Владыки служит тебе жертвенником. Благоговей перед Ним: на Теле Владычнем ты совершаешь жертву».

Этот жертвенник не только страшнее древнего, но и нового жертвенника. Чуден этот жертвенник (каменный), потому что, будучи по природе камнем, делается святым, так как принимает Тело Христово. Страшнее этого жертвенника тот, перед которым предстоишь ты, мирянин… Такой жертвенник ты можешь видеть везде — на улице, и на площади, ежечасно можешь приносить на нем жертву, потому что «здесь освящается жертва».

Тайна обручения Христу через человека — это есть тайна соборности, тайна Церкви, тайна христианской общественности, тайна любви, тайна Православия. Через нее и в ней вся жизнь становится Богообщением, молитвой, непрестающей Литургией, вселенской Евхаристией. Эта тайна забыта и затеряна в веках, и о ней мы тоскуем и ее воплощения ждем. С ней, с этим таинственным обручением и браком души человеческой со Христом в Церкви случилось то, что так часто бывает в земном обычном браке. О браке говорят, что он бывает могилой любви. Любовь встречает любящих на пороге брака своим светом. И кажется любящим, что от этой встречи вся их жизнь просветляется и наполняется до краев нетленным и вечным. Но как часто бывает иначе. За чертой брака начинаются мелочи жизни, и в них разлагается и истлевает святыня любви, если любящие не сумеют ее сохранить силой горней благодати. И то, что, казалось, должно было быть светлым праздником, становится скучными буднями. Так было и с христианством. Как праздник, как весна было вступление Церкви Христовой в мир, первохристианство, первое обручение человечества Христу в любви друг к другу. Но праздник скоро стал буднями и благоприятное лето Господне осенью. Тайна любви отлетела от мира, и общение человека с человеком перестало быть Богообщением. Церковь осталась только в таинствах и перестала быть зиждущим началом жизни. Немногие, неудовлетворенные этими томительными буднями жизни, уходили из нее. Они поступали, как любящие в одной пьесе Ибсена, — после обручения они расходятся навеки. Они знают, что если останутся вместе, то осквернят любовь мелочами жизни, и огни ее погаснут. И они уходят, чтобы любить в отдалении сокровенной, нетленной любовью. Так отшельники и пустынножители уходили от мира, уходили от людей, чтобы тем пламеннее любить в своем уединении от них и чтобы сохранить свою любовь горней и неоскверненной от мира. Мы ищем иного пути. Нашу любовь мы хотим пронести через горнило испытаний жизни, не в отдалении хотим, а лицом к лицу хотим, чтобы светом стал каждый миг нашей жизни и молитвой и Богообщением каждая наша встреча друг с другом. Один из наших современников, Вячеслав Иванов, говоря как‑то раз о новых путях Церкви в наши дни и в земле нашей, писал, что была прежде Святая Русь — мать. Святая Русь монастырей и затворов и уединенной пустыни. От нее рождается и идет в мир Святая Русь — дочь, плоть от плоти ее и кость от кости ее. Будет она в мире и с миром, но не от мира. В этом ее тайна, тайна совершенной полноты. Все, что было веками накоплено в уединении и тайне, — все сокровища и дары благодати, все примет она благоговейно и любовно от матери, чтобы освятить ими жизнь в каждом ее биении и миге.

Вспоминается мне историческое знамение — храм святой Софии Константинопольской. Самый величественный храм Православия с необычайным, невиданным на земле куполом, с таинственным именем престола, был он как бы с неба открывшимся и воплощенным видением. Но принявшее это воплощение человечество не оказалось его достойным. Оно говорило человеку самым своим бытием об осуществленной полноте Православия, о вселенской совершенной литургии.

Но рядом с ним и даже в нем бурлила и клокотала темная стихия языческой непросветленной жизни. И вот волей Промысла отлетела благодать от святого места. Стены покрыты белой краской, молчит алтарь. Но сквозь белую краску сквозит не стертый до конца Лик Спасов и громадные крылья Архангела. И есть предание, что где‑то в глубине алтарной стены скрыт священник с исполненным Святых Тайн Потиром, ушедший туда и там закрытый в день, когда София была занята разрушителями.

Так и в жизни нашей: точно под какой‑то белой дымкой скрыт Лик Спасов и где‑то в глубине глухой стены, далеко от нас, совершается Святое Таинство. Но ждут люди, откроется стена и выйдет священник из глубины, совершая Божественную Литургию, и померкшая мозаика Лика станет снова яркой, неприкровенной, и взглянут на мир полные любви очи. Ждем и мы. Въявь хотим увидеть Лик просветленный и молимся, чтобы сокровенное таинство открылось и до краев наполнило жизнь нашу. Об этом должны мы ревновать и к этому стремиться. Маленькие мы, но большая у нас идея и светлое нас осенило видение.

Будем же хранить его в своем сердце и будем им просветлять нашу жизнь. Мелкие бесы ходят около нас и хотят в тьму своей мелочности втянуть, вобрать нетленную святыню, чтобы померкло все, светившее нам, и маленьким стало бывшее в нас великим.

И так легко нам потерять все, о чем молились, чего ждали, к чему тянулись.

Да поможет нам Сам Он, от этого маленького, от этого сегодняшнего к Нему, к Его Святыне возведем наши очи и души.

«Горе имеем сердца».

«Имамы ко Господу».

Аминь.