Благословил владыка м. Николаю после пострига образом "Иудино лобзание". Ревнуя о Православии, монахиня Николая посещала церковь редко, и сестры чувствовали к ней охлаждение. Владыка наставлял: "Изредка

109

ходи, чтобы не обратили внимания". Св. Тайны принимать советовал лучше у непоминающих.

В 1941 г. м. Николая заболела воспалением легких. Перед кончиной напали на нее страхования... Бесы стали одолевать: "Не пропустим тебя через мытарства, ты не ходила в храм". Смутилась душа м. Николаи. Она поспешила пригласить священника и приобщиться от него Св. Тайн, зная, что владыка в смертных случаях благословлял приобщаться и у поминающих, старого посвящения священнослужителей. "Батюшка, — сказала она, — приобщите меня к Православной Церкви". "Что вы, — ответил священник, — у нас нет такого чина для православных! Причаститесь — и все. Достаточно принять Таинство и нет разделения между нами".

М. Николая дважды причастилась и тихо, скончалась.

* *

Размеренно текла жизнь в Меленках около пяти лет. Все пять лет владыка не выходил за ворота, сосредоточившись на молитвенном подвиге. Но исподволь велись козни. Власти искали слабых, через кого можно собирать сведения, принуждали тому дочь хозяйки то суля всяческие блага — путевки на курорты, "тепленькую" работу в городе вместо сельской

110

школы, то угрожая тюрьмой за недоносительство. Снявший с себя сан о. Николай Дулов приехал в тревожном состоянии духа. По всему чувствовалось: близок арест.

В декабре нагрянули с обыском. Марию Лаврентьевну арестовали. Потребовали, чтобы владыка явился в НКВД. Владыка заболел. Вместо него пошла м. Анна. Только вошла, ее втолкнули в темный чулан. Только начала она про себя параклисис "Многими содержим напастьми", как ее позвали: "Идемте". Отворили дверь в коридор и сразу в глаза — ослепительное электричество. Допросили, а в полночь Map. Лавр, увезли в Иваново.

Через два месяца она вернулась. В разговорах намекала, что ждет та же участь владыку и Анну — тюрьма в Иванове.

"Мы предлагали владыке переехать куда-нибудь, — вспоминает Анна, — чтобы избавить Марию Лаврентьевну от беды и себя обезопасить. Но владыку вызвали в НКВД, потребовали подписку о невыезде. В ответ на наши тревоги владыка раскрыл Евангелие как раз 6-ой недели поста: "И послал двух учеников пред собой уготовать Пасху". "Истина свободит вы". И мы предали себя воле Божьей. Наступила Лазарева суббота. Прибрали в доме, приготовились к Вербному, но каждую минуту тревога: дождемся ли, успеем ли встретить Пасху... Кончилась всенощная "с вайями и ветвями, зовущи": "Благословен грядый во имя Господа Спаса нашего". Сели

111

ужинать — вдруг стук. Быстро вошли трое. Обыск подробный, придирчивый. "Дайте паспорта"... Бледный, больной владыка, когда нас уводили, просил следователя: "Не обижайте их, и вас Господь помилует, не забудьте моей о них к вам просьбы, а я вас не забуду". Ласково положил ему руку на плечо. Ранним утом 11 апреля 1932 г. в Вербное воскресенье нас вывели под арестом из дома. Повели не в тюрьму, а в НКВД. Стоя у раскрытого окна, только что выставленного после зимы, владыка провожал нас архиерейским благословением. Клавдию заперли в кладовой, где свалены были хомуты, кучерские тулупы. Меня — в кабинете начальника. Ночью не давали спать, окликали. Днем допрашивали двое. Один, меленковский начальник, убеждал меня строить народное счастье, делать добро людям, помочь осчастливливать советским режимом. "С Богом ли?" — спросила я. "Нет, без Бога". "Без Бога нет счастья и не может его быть людям. Чем дальше они от Бога, тем несчастнее они будут". "Все понятно", — сказал начальник и больше не пытался агитировать. Только подробно расспросил о родителях, о прошлом. На втором допросе опять добивался, чтобы оставила монашество. Потом сообщил, что поедем в Иваново. Следователь принес от владыки гостинец, но записочку не передал: понимал, видно, каким ударом будет, если узнаем, что его, измученного болезнью, все же арестовали