110

школы, то угрожая тюрьмой за недоносительство. Снявший с себя сан о. Николай Дулов приехал в тревожном состоянии духа. По всему чувствовалось: близок арест.

В декабре нагрянули с обыском. Марию Лаврентьевну арестовали. Потребовали, чтобы владыка явился в НКВД. Владыка заболел. Вместо него пошла м. Анна. Только вошла, ее втолкнули в темный чулан. Только начала она про себя параклисис "Многими содержим напастьми", как ее позвали: "Идемте". Отворили дверь в коридор и сразу в глаза — ослепительное электричество. Допросили, а в полночь Map. Лавр, увезли в Иваново.

Через два месяца она вернулась. В разговорах намекала, что ждет та же участь владыку и Анну — тюрьма в Иванове.

"Мы предлагали владыке переехать куда-нибудь, — вспоминает Анна, — чтобы избавить Марию Лаврентьевну от беды и себя обезопасить. Но владыку вызвали в НКВД, потребовали подписку о невыезде. В ответ на наши тревоги владыка раскрыл Евангелие как раз 6-ой недели поста: "И послал двух учеников пред собой уготовать Пасху". "Истина свободит вы". И мы предали себя воле Божьей. Наступила Лазарева суббота. Прибрали в доме, приготовились к Вербному, но каждую минуту тревога: дождемся ли, успеем ли встретить Пасху... Кончилась всенощная "с вайями и ветвями, зовущи": "Благословен грядый во имя Господа Спаса нашего". Сели

111

ужинать — вдруг стук. Быстро вошли трое. Обыск подробный, придирчивый. "Дайте паспорта"... Бледный, больной владыка, когда нас уводили, просил следователя: "Не обижайте их, и вас Господь помилует, не забудьте моей о них к вам просьбы, а я вас не забуду". Ласково положил ему руку на плечо. Ранним утом 11 апреля 1932 г. в Вербное воскресенье нас вывели под арестом из дома. Повели не в тюрьму, а в НКВД. Стоя у раскрытого окна, только что выставленного после зимы, владыка провожал нас архиерейским благословением. Клавдию заперли в кладовой, где свалены были хомуты, кучерские тулупы. Меня — в кабинете начальника. Ночью не давали спать, окликали. Днем допрашивали двое. Один, меленковский начальник, убеждал меня строить народное счастье, делать добро людям, помочь осчастливливать советским режимом. "С Богом ли?" — спросила я. "Нет, без Бога". "Без Бога нет счастья и не может его быть людям. Чем дальше они от Бога, тем несчастнее они будут". "Все понятно", — сказал начальник и больше не пытался агитировать. Только подробно расспросил о родителях, о прошлом. На втором допросе опять добивался, чтобы оставила монашество. Потом сообщил, что поедем в Иваново. Следователь принес от владыки гостинец, но записочку не передал: понимал, видно, каким ударом будет, если узнаем, что его, измученного болезнью, все же арестовали

112

и отправили в Москву. По дороге в Иваново нас привезли в Муром, заперли с ворами на вокзале.

В Иванове в НКВД сдали на руки главному следователю Мельникову, молодому человеку, сыну протоиерея: "Так—так, владыку в Москву, а вас сюда привезли", — сказал он нам. Начались допросы по ночам: 12 раз допрашивали. Бог, молитвами владыки, давал твердость, такую радость, что следователи удивлялись: "Что это вы такая веселая?" "Радуйтесь и веселитесь, — сказал Господь, — яко мзда ваша многа на небесех", — отвечала я. Минуты страданий, пережитого страха, тревог, мук не стану описывать, Господь был прибежищем. Владыка на прощанье сказал: "Нюра, я даю тебе с собою Святые Тайны". Они и хранили, они ограждали и побеждали в такие часы.

"Не надейтесь на своего Бога, — говорили тюремщики, — Он вас не освободит, из наших рук никто вас не освободит". Но чудо произошло у них на глазах: из Москвы пришло распоряжение о нашем освобождении.

В Москве, мы узнали, что владыка на Лубянке сидел вместе с вл. Арсением, но что вл. Арсения выпустили, а нашего владыку оставили в заключении. Одновременно с владыкой арестовали в Москве его духовных чад: Катюшу, Влад. Ник. Максимова с сыном, Нат. Фед., врача, лечившего владыку гомеопата Ник. Ив. Кейса и духовенство Меленок,

113

а также хозяйку и дочь ее Марию Лаврентьевну, Саровского иеромон. о. Александра. Последних выпустили.