Апостольские Постановления описывают первый вид публичного покаяния, менее строгий и чуждый регламентации. Единственным держателем власти ключей, по Постановлениям, является епископ (гл. 11, 18, 20), в руках которого сосредоточивается все дело покаяния. О праве пресвитера вязать и решить нет речи, и диаконы являются здесь только как органы епископа. Епископ принимает покаяние как в больших, так и в малых грехах, и добровольное покаяние, и вынужденное по доносу диаконов или верующих друг на друга (гл. 44, 47–48). Задача деятельности епископа в сфере покаяния — двойная: суд над грешником и исправление его (гл. 13). Епископ присуждает грешников к извержению, но удаляет их на малое время: от двух до семи недель — и налагает малую меру наказания (гл. 16)[717]. Окончивших срок покаяния он принимает посредством возложения руки (гл. 18). Апостольские Постановления предоставляют епископу большую свободу в деле примирения кающегося с Церковью. Они намечают только основные линии покаянной дисциплины, указывают одну степень кающихся — именно слушающих (гл. 59). Кающйеся, по Постановлениям (кн. VIII, гл. 6), были удаляемы из храма после слушания Олова Божия и молитвы о них, перед началом литургии верных. Затем они находились вне общения с верующими в молитвах и только получали возможность выполнить условие, от которого зависело принятие его в Церковь, — улучшение жизни. Древний принцип, что Церковь есть общество святых, выдерживался до некоторой степени при дисциплине Апостольских Постановлений. В лоно Церкви грешник возвращался уже исправившимся, очищенным[718].

Имела ли дисциплина Постановлений практическое значение? На этот вопрос отвечают утвердительно. Прежде всего Правила Апостольские, которые, несомненно, имели такое значение, стоят на той же точке зрения: отсутствие степеней, полная власть и усмотрение епископа, отсутствие сроков покаяния согрешившим (за исключением 24–го правила) - эти сроки определяются поведением кающегося. Предполагают, что описанная система Апостольских Постановлений и Правил практиковалась в Антиохийской и Лаодикийской Церквах, может быть, в Иерусалимской и Александрийской. Таким образом, наиболее простая форма покаянной дисциплины господствовала в большей части Восточных Церквей.

Система покаянных степеней представляет дальнейшее развитие дисциплины Апостольских Постановлений. Их задача — усилить тот успех, который грешник мог оказать при прохождении покаяния, регулировав восстановление исключенного грешника по отдельным ступеням, развить в нем смирение. Система степеней более строгая, чем дисциплина Постановлений, и время покаяния здесь значительно увеличено — покаянные сроки считаются годами, в иных случаях — десятками лет. Система степеней имела то бесспорное преимущество перед дисциплиной Апостольских Постановлений, что ставила препятствие к слабому осуждению греха, лишала епископа права подвергать наказанию падших по произволу, давала возможность подвергать планомерной дисциплине более легкие грехи. Но системе покаянных степеней присущ был тот крупный недостаток, что она вводила внешнюю оценку тяжести греха, оставляя без наказания греховные намерения (см. 4–е правило Нео- кесарийского собора).

Четыре покаянные степени: плачущие, слушающие, припадающие и купносшоящие — явились не сразу. Первое упоминание о них относится к середине III в. в канонах Григория Неокесарийского (265–270). Он знает две степени (слушающих и припадающих) или три (еще купностоящих)[719]. Низшая степень кающихся — плачущие — явилась, как предполагают, после Никей- ского Собора, около середины IV в. Первое свидетельство о ней содержится в канонах св. Василия Великого[720]. Долго ли практиковалось на Востоке публичное покаяние в форме степеней, вопрос далеко не выясненный[721]. Торжество Церкви, которое сильно понизило нравы христиан, вероятно, содействовало тому, что суровая дисциплина покаянных степеней рано и постепенно начала падать. Но дисциплина Апостольских Постановлений с удалением кающихся от литургии верных просуществовала очень долго — она известна и в древней Русской Церкви[722]. Для священников и клириков в Древней Церкви полагалась особая дисциплина. Согрешивший тяжким грехом клирик низводился со своей степени, но не лишался приобщения Святых Тайн (св. Василий Великий, пр. 32, 51).

Мы видели, что покаянная дисциплина первых трех веков носила открытый, публичный характер. Соответственно этому и испбведь — начальный момент и исходный пункт всех покаянных действий — была всенародной, произносилась в храме перед собранием христианской общины. О публичной именно исповеди говорят церковные писатели Π и Ш вв. Она существовала в IV в., но в VI в., как предполагают, ее уже не было в Церкви[723]. Предметом публичной исповеди, как говорилось, были грехи тяжкие и средние, явные — обязательно, тайные же, по–видимому, добровольно[724].

Она была добровольная или вынужденная. Публичная исповедь приносилась и такими грешниками, ό грехе которых сделан был донос другими верующими. Поэтому ей присущ был тогда отчасти характер судебный. Важная особенность публичной исповеди заключалась еще в том, что с ней не соединялся момент сакраментальный — решения, он отдалялся на конец покаянного процесса и выражался в форме епископского руковозложения.

Вопрос о происхождении тайной исповеди в Церкви чрезвычайно трудный и запутанный в ученой литературе. И в этом (как, впрочем, и в других вопросах покаянной дисциплины) в значительной степени виноваты исповедные верования разных исследователей, наперед подсказывающие им то или иное решение вопроса. Католические писатели признают, что с древнейшего времени наряду с публичной исповедью, совершаемой перед церковным собранием, существовала исповедь полуоткрытая — перед епископом и пресвите- риумом и тайная — перед одним или несколькими священниками. Протестантские ученые доказывают, что в течение первых трех веков тайной исповеди не было и что Во все продолжение периода Вселенских Соборов она не была прочно установленным и всеобщеобя- зательным церковным институтом. Наши исследователи склоняются то на ту, то на другую сторону. Есть ученые, которые утверждают, что тайная исповедь существовала в Церкви уже в век апостольский[725]. Но если иметь в виду, что и тайные грехи в III в. предписывалось исповедовать публично, что незначительные грехи прощались непосредственно Богом, то что оставалось на долю тайной исповеди? Поэтому, признавая обычай взаимной исповеди христиан изначальным, трудно доказать существование в Церкви первых двух с половиной столетий частной (или тайной) исповеди в качестве установленного учреждения, церковного института[726]. В середине III в. на Востоке был сделан опыт ввести такую исповедь. Органом ее служил покаянный пресвитер; предметом ее были те же самые грехи, которые принято было исповедовать публично, — грехи тяжкие и средние, тайные и явные. Здесь надо видеть новое ослабление покаянной дисциплины. Введение должности покаянного пресвитера, о котором еще нам придется говорить подробно, важно в двух отношениях: во–первых, оно вводит частную исповедь в цепь покаянных актов официально–церковного характера (хотя разрешение грехов не следовало непосредственно за этой исповедью); во–вторых, оно впервые на Востоке приставляет к делу церковного покаяния, которым ранее заведовал только епископ, пресвитера в качестве заместителя епископа. В Константинополе должность покаянного пресвитера была уничтожена в конце IV в. при патр. Нектарии. Но распоряжение этого патриарха не отменило для всей Восточной Церкви два установления: официально–церковный характер тайной исповеди и участие пресвитеров в совершении церковного покаяния. Вместе с постепенным ослаблением нравов в Церкви и сопровождавшим его падением публичной покаянной дисциплины частная исповедь должна была бы развиваться[727].

Но в каком состоянии находилась она в Восточной Церкви с конца IV в. во все продолжение периода Вселенских Соборов (до сер. IX в.) - вопрос также очень трудный и пока не выясненный в канонической науке. Исторические данные относительно тайной исповеди за этот период времени крайне скудны в сравнении хотя бы с теми данными, которые имеются о церковной исповеди доникейской эпохи или о монашеской исповеди с IV по IX в. и которые позволяют изображать довольно полные картины покаянной практики. И здесь возникает ряд вопросов, решаемых совершенно разно нашими отечественными учеными, которые, надо сказать, немало потрудились над их разрешением. Была ли тогда тайная исповедь церковным институтом? Следовало ли непосредственно за ней и ранее перенесения епитимии разрешение от грехов? Обязательна ли была она для всех грехов всех христиан? На какие именно грехи распространялась тайная исповедь — явные и тайные, тяжкие и легкие? Кто был полномочным совершителем ее (обязательно ли совершал ее пресвитер)? Существовала ли обязательность хранения тайны исповеди? Было ли чинопосле- дование исповеди и написаны ли правила покаяния? Соединялась ли с тайной исповедью судебная функция? Являлась ли тайная исповедь необходимым предшествовавшим моментом перед принятием Святых Тайн верующими? Научные решения этих вопросов в нашей литературе распадаются на две противоположные группы, из которых одна приписывает происхождение тайной исповеди как церковного общеобязательного института если не к первым векам, то к периоду Вселенских Соборов, другая относит установление этого церковного института к эпохе после Вселенских Соборов.

Камнем преткновения и яблоком раздора, по крайней мере для наших русских канонистов, служит так называемый Номоканон патр. Иоанна Постника — древнейшее на Востоке руководство для принятая тайной исповеди. Исследователи, признающие его подлинность (покойный А. С. Павлов, А. Алмазов, в прежнее время Н. А. Заозерский), естественно, доказывают существование тайной исповеди как общеобязательного церковного института еще в период Вселенских Соборов. Ученые же, не убежденные в подлинности и особенной древности этого первого руководства тайной исповеди (Н. С. Суворов), естественно, не склонны преувеличивать древность самого института.

Мы не думаем разбираться пока в этих мнениях, так как не считаем это необходимым для нашего вопроса. Присоединяться к той или иной стороне на веру не считаем удобным и полезным для дела. Выработать же свое, всесторонне проверенное и продуманное, убеждение по вопросу о тайной исповеди в эпоху Вселенских Соборов нам не удалось — сознаемся в этом. Создать такое убеждение возможно, только овладев всей огромной древней церковной литературой и еще более огромной ученой литературой об исповеди и покаянии, накопившейся в продолжение ряда столетий. А выходить из предположений для того, чтобы решить другой вопрос, правда тесно связанный с этим, но довольно ясный сам по себе, — таким нам представляется вопрос о совершителе Таинства покаяния, значило бы заключать от неизвестного к известному. Считаем лишь нужным заметить, что новейшие работы по исследованию Номоканона патр. Иоанна Постника, работы двух наших ученых, прежде несогласных в вопросах истории покаяния в Древней Церкви, довольно единодушно указывают время появления Номоканона — IX или X в.[728] Это уполномочивает нас на время не считать Номоканон патр. Иоанна Постника произведением периода Вселенских Соборов и отложить вопрос о нем до следующей части исследования. Далее. Мы считаем доказанным, что обязательности исповеди всех грехов всех христиан как единственного средства прощения грехов после крещения не существовало в это время. Исповедь признавалась лишь одним из ряда других средств прощения грехов[729].

Изучая специально вопрос о духовном отце, который впоследствии стал органом церковного сакраментального покаяния, мы считаем нужным внимательно остановиться теперь на одном только вопросе в истории покаянной дисциплины периода Вселенских Соборов — о совершителе Таинства покаяния. Нам представляется, что этот важный вопрос, пока недостаточно разработанный, может быть решен с большей вероятностью, чем другие вопросы из истории покаяния, а так как здесь он занимает очень видное место, то его решение может содействовать выяснению и других вопросов, с ним связанных.

Сущность вопроса заключается в том, выработан ли был в Церкви периода Вселенских Соборов особый орган частной, или тайной, исповеди — другими словами, какой путь развитая в Церкви названного времени прошел орган покаяния.

Несомненно, с первых веков Церкви встречаются попытки разработать орган тайной исповеди с теоретической стороны и ввести его в церковную жизнь. И любопытно, что в этих ранних попытках уже наметились те два направления, в которых разрабатывался институт духовного отца в течение ряда последующих веков — две его стороны: нравственно–бытовая и каноническая, из которых первую, как мы уже видели, создало исключительно монашество, вторую, как увидим в следующей части работы, строили преимущественно канонисты ХП в.

Совершителя покаяния со стороны его нравственного облика и характера пастырских отношений к падшим и кающимся изображают два учителя Александрийской Церкви: Климент († ок. 215) и Орйген († 254).