Монахи глубоко убеждены, что духовная жизнь многотрудна: «Нужно много κόπος, и если нет κόπος’а, не будем иметь Бога с собой»[1216]. Иоанн Копотос идет до лаконического определения монаха этим словом κόπος. «Поскольку монах много трудится в любом деле (εις πας έργον κοπιά), постольку он — монах»[1217]. Согласно словам Василия, духовные дары приобретаются «трудами и потом» (πόνοις και ιδρώσι)[1218]. Следует «сражаться и вести войну» (ποιεΐ,ν άγώνα και πόλεμον), говорит Псевдо–Макарий[1219]. В славянских языках эта работа выражается словами «труд» и «подвиг»[1220]. Подвижник означает аскет.

Понятие праксис (делание)

Было сказано, что theoria является идеалом греков, и это, без сомнения, верно. Однако ни одно из утверждений не должно быть слишком обобщено. Античная тенденция praxis’ а будет всегда оставаться живой, будучи, что вполне естественно, господствующей вначале[1221]. К концу античности противопоставление активной жизни и созерцательной стало столь классическим, что школьным упражнением было обсуждение заслуг той и другой[1222].

Однако употребление терминов в частных контекстах часто трудно определить[1223]. Словарный запас языка сыграл в этом свою роль; чтобы обозначать действие, греческий язык имеет два специальных понятия ποιήσις и πράξις. Элемент «тяжелой работы», человеческого усилия, труда закрепляется в процессе эволюции языка за вторым термином[1224]. Для Плотина praxis означает «нечистое действие», связанное с оскверненной материей, к которой оно направлено; это действие человека в теле. Действие Бога есть ποιησις[1225].

В христианской лексике praxis в своем наиболее широком значении может означать спасительный поступок. Использование слова praktikos, чтобы обозначить монаха, который отличается своей духовной жизнью, часто встречается у Евагрия[1226]. И так как в вопросе о примате молитвы в духовной жизни царит полное единодушие, созерцание истины и экзегетика являются для Оригена «наиболее чудесным Божьим делом»[1227].

Но вслед за древними греками, которые сузили понятие praxis до деятельности, осуществленной телом в материальном мире, а theoria — до умственной деятельности, христиане также начали проводить тщательное различение между теорией и практикой[1228]. Но в то же время эти термины подняты на высший уровень. Theoria обрела духовный смысл, чтобы обозначить «истинное знание»[1229]. Praxis также приобрел у Евагрия весьма своеобразное значение, так, что познание Бога разделяется на две компоненты: делание и созерцание[1230]. Евагрий дает следующее определение: «Праксис представляет собой духовный метод, который очищает эмоциональную часть души»[1231].

Это определение, как бы знаменито оно ни было, остается еще негативным. Григорий Богослов дает более общее объяснение и, следовательно, более расширенное: «Theoria состоит в рассмотрении умопостигаемого (σκέψις νοητών), чем является praxis в области действия»[1232]. Разумеется само собой, что это действие предполагает не грех, а добродетельный поступок. И так как практика добродетелей, что касается христианина, есть следование заповедям, первая из которых есть любовь, практика будет не чем иным, как жизнью согласно вере во Христа и подражанием Спасителю.

Очищение от греха является ее первым аспектом. Итак, можно говорить о негативном праксисе, когда он направлен на преодоление препятствий (грехи, страсти) и борьбу с дурными помыслами, и позитивном праксисе, когда он преследует цель совершенствовать добродетели[1233].

Аскеза

Этимология греческого слова άσκέω (άίσκεσις, ασκητής) остается неясной. У Гомера оно выражает идею художественной[1234] или технической[1235] работы. Слово успешно применялось: 1) к физическим упражнениям (атлетов или солдат); 2) к упражнению разума и воли, нравственного чувства (встречается наряду с синонимичным μελέτη, которое обозначает прилежание особенно внимательное и нарастающее); 3) к культу и к религиозной жизни (Исократ называет askeseis «благочестивые обычаи» египтян)[1236].

Ап. Павел употребляет слово άσκώ один раз (Деян 24, 16), но сама идея многократно возвращается в его мысли: он называет подвижническую жизнь в вере hymnasia (2 Тим 4, 6–7)[1237]. Среди отцов апостольского века (первого поколения) и апологетов II века христианин называется не άσκητής, а άθλητής[1238].

У Климента Александрийского и Оригена это слово принимает в христианском употреблении общеупотребительные и точные значения, в особенности через посредство Филона[1239]. Ориген, в сравнении с пифагорейцами, называет άσκηταί тех, кто приносит обеты совершенной жизни[1240]. Были образованы производные слова: άσκητρία (инокиня) и άσκητήριον, монастырь (латинская форма asceterium), άσκητικόν (произведения, которые излагают учение о духовной жизни и прежде всего — монашеской)[1241].

Аскетизм состоит в продуманных и настойчивых упражнениях. Для Афанасия аскеза означает напряжение, которое не знает отдыха и не терпит никакого послабления. Именно в этом смысле он вкладывает слово в уста Антония в начале его Великого послания, обращенного к египетским монахам[1242]. Но существует также менее организованная аскеза, которая в основном рассчитывает на представившиеся случаи повседневной жизни и которая кротко переносит тяготы каждого дня. В этом смысле, например, говорится об «умеренном аскетизме» русских монахов, способных переносить тяжелую ручную работу и суровость климата[1243].

Без сомнения, христианская аскеза как поиск жизни в Боге совершенно отлична от простой гимнастики. С другой стороны, имеется твердое убеждение в эффективности этого богочеловеческого сотрудничества. Оно есть не только приведение в порядок составляющих нашей психологии, но и возрастание Христа в душе. Таким образом, можно сказать, что единство аскеза–мистика является вероучительным для всех форм монашества[1244].