Однажды я видел во сне ответ на этот вопрос. Дело было так — я всегда думал, что я стал бы мудрым, узнай я ответы на два важнейших вопроса: «Что есть?» и «Что должно быть?» Какова природа реальности, какова цель нашей жизни? Сон ответил мне (и всем) на эти два вопроса, но не третий, а именно: «Почему мы не мудры?»

Снилось мне, что я оказался голым в пустыне. Кругом один песок — ни дерева, ни воды, ни дома, ни зверя. Все сведено к низшему из общих знаменателей — к материи. Итак, я знаю природу реальности. Все — из материи, и я ее знаю, потому что сам я из материи. Я знаю ее лучше самого лучшего физика, если он — ангел; знаю изнутри. Кроме того, я знаю, так что есть еще и сознание. Его я тоже знаю изнутри. Наконец, я знаю, что есть Бог, потому что на небе — солнце (видимо, оно — символ Бога, как песок — символ, образец материи). Солнца я не вижу — только я повернусь к нему, оно передвигается так, чтобы оказаться сзади. Но тень — передо мной, и я знаю, что оно есть.

Итак, я знаю природу реальности: песок и небо, материя и дух, и сам я, сочетающий материю с духом. Что же я должен делать? Зачем я живу, какая у меня цель? Спросив, я сразу получаю ответ, хотя и несколько странный, ибо исходит он от солнца и, одновременно, из желтого круга в моей груди: «Строй Тадж-Махал» (Тадж-Махал всегда был для меня самым дивным, самым прекрасным зданием и, видимо, символизировал в моем сне идеальное общество—такое общество, которого мы все хотим).

Я начинаю спорить: «Это же будет замок из песка! Ничего я не могу построить, я не знаю самых основ архитектуры, и камня здесь нет, один песок», — но голос говорит: «Не спорь, ты — это я, точнее, я — это ты. Откуда же, по-твоему, я исхожу?» Да, он исходит из желтого круга. Тадж-Махала требует мое сердце; к совершенству стремлюсь я сам.

Тут я понимаю, в чем суть: на первые два вопроса мне (и всем другим) ответили, но мудрым я не стал, ибо не знаю ответа на третий: «Как?» Как голая обезьяна построит из песка Тадж-Махал? Я знаю, кто я; знаю, что делать, — а надежды нет. Третий вопрос — вопрос надежды — мешает мне.

Казалось бы, тут мне и проснуться, ведь урок я усвоил—но нет. И я думаю: «Что ж, придется строить...» Слепим кирпичи из песка, построим стену, потом — кирпичный завод, а уж там сделаем кирпичную лопату, потверже, и докопаемся ею до камня. Выплавим из камня руду, повторим каменный век, бронзовый, железный — словом, всю историю, изучим архитектуру, построим Тадж-Махал. Я — Адам, и на этот раз все сделаю правильно.

Я начинаю лепить кирпичи, но у меня нет ни воды, ни соломы. Тогда я плюю, вырываю побольше волос — ничего, получается. Мечты о Тадж- Махале озаряются розовым светом, но ненадолго: когда стена доходит до шести футов, она рушится. Я кладу по три, по четыре кирпича, укрепляю фундамент — хоть ты что, падает и падает, только достигнет шести футов.

Тем и кончился сон о Тадж-Махале. Кирпичный завод, и тот построить не удалось.

И символы, и урок ясны. Я убедился, что не могу создать ничего выше себя,

— не могу прыгнуть выше головы, как не может река подняться выше своего источника. Первая стена будущих чертогов создана не мной, а из меня — я подмешал волосы и слюну в песок, материю мира. Общества наши рушатся, ибо мы строим их из себя, а это материал негодный. Причина распри, рабства, неправды — в нас, ни в ком ином. Внешние войны — отработанный пар внутренних. Величайший мудрец Америки, Уолт Келли, автор анекдотов о Пого, сказал: «Мы нагнали врага, и это — мы».

Вот почему царство мира сего полно песка, как и царство нашего «я» — оно из «я» построено. Найти небеса в этом мире не легче, чем найти их в себе. Вспомним снова Паскаля: «Стоики учат: "Углубись в себя, и обретешь мир". Это не так. Другие скажут: "Выйди из себя, развлекайся, ищи счастья". И это не так — еще и заболеешь. Счастье не внутри нас и не вовне, но в Боге, а Он

— и вовне и внутри»[14].

Не только заболеешь — умрешь. Смерть уж точно придет, мы больше ничего не знаем в точности, а с нею — конец обоим царствам. Примечательно, что самые серьезные поборники здешнего царства, марксисты, исписали тонны бумаги на все, какие есть, темы, о смерти же им сказать нечего, разве что назвать размышления о ней «упадочными и мрачными». И это — не единственное учение, чья надежда разбивается о скалы смерти.

«Почти все наши системы хотят убедить нас, что счастье наше — здесь, на Земле. Чтобы тоска по запредельному не проснулась и все не испортила, они используют любые красоты слога, только бы вы не вспомнили, что какое бы счастье ни обещать, каждое поколение утратит его со смертью, тем более — последнее из поколений, и вся история во веки веков будет просто ничем, даже не занятной историей»[15].