3. На что я могу надеяться?

Вопросы эти[1] соответствуют трем «богословским добродетелям» — вере, надежде и любви[2]. Вера в слова Господни — христианский ответ на первый вопрос. Любовь к Богу и ближнему — христианский ответ на второй. Надежда на Царство Божие — христианский ответ на третий. Вера удовлетворяет глубочайшую умственную жажду — жажду правды; любовь — глубочайшую нравственную жажду — жажду праведности. Точно так же

надежда на Царство Небесное удовлетворяет сердечную жажду — жажду радости.

Эту жажду, эти поиски мы видим в великих мифах и религиях, в лучших книгах и картинах, в снах и мечтах, встающих из глубин подсознания. Какими бы разными ни были небеса, на которые мы надеемся, всюду, где есть человек, есть и эта надежда.

Вопрос о надежде по меньшей мере так же важен, как два других важнейших вопроса. Ведь он значит: «В чем цель, в чем смысл жизни? Почему я родился? Для чего я живу? К чему это все?»

В нынешнем западном обществе почти никто не может ясно и связно ответить на это. Почти все мы живем, не зная, зачем живем. Вот она, самая тяжкая беда, гораздо хуже смерти. Жизнь без смысла, в сущности, — и не жизнь, а существование, прозябание. Виктор Франкл открыл в немецком лагере, что самая глубокая наша потребность — не наслаждение, как думал Фрейд, и не власть, как думал Адлер, а смысл и цель, «то, ради чего мы живем и ради чего умираем». Смысл жизни нужен нам больше, чем сама жизнь.

Миллионы людей вокруг нас живут ужасной, бессмысленной жизнью, которую лучше назвать духовной смертью. Наше общество отличается от всех, какие только были на свете, не тем, что мы летаем на Луну, или продаем больше товаров, или победили много болезней, или, наконец, можем взорвать планету, а тем, что мы не знаем, зачем мы живем.

До сих пор всякое общество отвечало на три великих вопроса. Оно передавало людям то, чему учили святые, мудрецы, мистики, мыслители, боги. Теперь, впервые за всю историю, предание уже не священно; собственно говоря, его как бы и нет. Мы первыми вырвали корни из почвы. Если мы хотим ответа на вопрос о надежде, каждый должен искать его сам, общество просто его не знает. Шуму много, но на этот вопрос нам отвечает молчание.

Как же это вышло? Как же общество, которое знает все обо всем, ничего не знает о самом важном? Почему «взрыв знания» уничтожил высшее знание? Почему мы выбросили карту, когда пустили поезд на полный ход? Надо пройти обратно путь, по которому мы зашли в тупик, иначе не вернуть надежду. Надо выяснить причины безнадежности, иначе ее не вылечишь. Прежде, чем перейти к главному в этой книге, — прежде, чем исследовать глубочайшую нашу надежду, — ответим на два вопроса: 1) почему общество молчит и 2) может ли сердце вместо него повести и научить нас, когда мы станем искать надежду, искать небо?

история надежды

С самых давних времен человечество мечтало о небе. Одни из самых древних памятников материальной культуры — могильники. Мертвых всегда собирали в дальнее странствие. Какими бы разными ни были ее формы, вера в загробную жизнь — ровесница рода человеческого.

В этом, как и во многом другом, из древних народов выделяются два — евреи и греки, источники западной Цивилизации, наполнившие реку, чьи воды орошали Средневековье, потом разделились снова, но все еще бегут тонкими струйками по топкой дельте современности. Если бы веков двадцать назад Землю увидел инопланетянин, умевший различать не только внешнюю, но и внутреннюю силу, он признал бы корнями древа истории не Персию и не Египет, а Грецию и Израиль. Все народы отвечали мифом на три великих вопроса, все — кроме этих двух. Евреи заменили миф верой в Бога, действующего во времени и открывающего Себя миру; греки — поверяющим, вопрошающим разумом. Поэтому и надежда, и самое небо были у них иными, чем у мифотворцев.

Иудейское представление о небе прямо противоположно языческому — оно не возносится ввысь из нашего сердца, а спускается вниз, от Бога, как Новый Иерусалим в конце всей истории откровения. С самого начала этой истории Бог говорит людям, чего Он хочет, а не люди Богу, чего хотят они. Не люди творят Бога по своему образу и подобию, а Бог — людей, по Своему; и точно так же не Земля творит по своему подобию небо, а небо преображает Землю, уподобляя ее себе. Величайший из иудеев учит нас молиться о том, чтобы Царство Божие пришло на Землю таким, какое оно на небе.

Иудеи — «избранный народ». Бог непрестанно повторяет, что без какой- либо своей заслуги они избраны вестниками надежды, соборным пророком, устами Божьими (Втор 7:6-8). Обетований Он дает много, есть среди них неясные, есть —немыслимые, как воскресение мертвых (Ис 25:8, Иез 37:12­14, Иов 19:25-27). Он обещает показать (не совсем понятно, здесь ли, на Земле-) то, чего «не видел глаз, не слышало ухо и (что) не приходило на сердце человеку» (1 Кор 2:9, ср. Ис 64:4 и 65:17).