3. Древний образ причащения — так, как причащаются ныне священнослужители в алтаре — был достоянием всех членов Церкви. «Аще, кто хочет во время литургии причаститися пречистого Тела и едино с Ним через причастие быти: руки да слагает во образ креста и да приемлет общение благодати. Ибо из злата или иного вещества вместо руки некие вместилища устрояющих для приятия божественного дара и посредством оных сподобляющихся отнюдь не одобряем, яко предпочитающих Божию образу вещество бездушное и подчиненное рукам человеческим» [96]. Вопреки этому правилу Трулльского собора, выражающему древнейшее предание Церкви — «ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пиете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он приидет» (1 Кор. 11, 26) — засвидетельствованное всей древней христианской письменностью, начиная с Иустина Мученика, устанавливается различие в образе принятия св. Тайн между верными и священнослужителями. Трулльский собор пытался устранить некоторые отклонения в образе причащения мирян и утвердить древнюю практику причащения верных, но ему не удалось это сделать. После него постепенно намечается различие между образом причащения священнослужителей и мирян, которое приводит к появлению лжицы, посредством которой причащаются верные [97]. Все тот же Вальсамон по поводу различия, которое в его время существовало, говорил, что оно не вызвано «недостоинством мирян, а что так предала истинная вера, страх и настоящее благоговение» [98]. Это скорее попытка уйти от объяснения, чем само объяснение. Почему истинная вера, страх Божий, настоящее благоговение должны изменить древний образ причащения для верных и для большинства членов клира? Разве истинная вера, страх Божий и настоящее благоговение только лишь ми–рянская добродетель и от нее свободны высшие степени священства? Объяснение, конечно, не может лежать в этом, как оно не лежит в доводах чисто практического характера, а в учении о мирянах как непосвященных [99].

Как ни незначительны изменения в литургическом строе жизни, они тем не менее указывают, что древнее предание о священническом достоинстве всех членов Церкви было нарушено во имя возникшего учения о различии посвященных и непосвященных внутри самой Церкви. Вероятно, простой народ долго хранил истинное предание, но школьное богословие забыло о нем или не хотело помнить. Вальсамон в своем толковании не вполне ясного для нас 58–го правила Трулльского собора [100] писал: «Мирянам не должно дерзать делать это (т. е. преподавать себе св. Тайны) тогда, когда присутствует епископ, или пресвитер, или диакон, могущие прикасаться к святыне. Итак, говорят некоторые по противоположению, когда никто из этих не присутствует, по настоятельной необходимости беспрепятственно можно преподавать себе самому божественную святыню. Но я не так думаю: ибо не должно допускать такого дерзновения посредством толкования и противоположения» [101]. Толкование Вальсамона на это правило свидетельствует, что в церковной жизни Византии в его время существовали разные мнения относительно содержания этого правила. Сам Вальсамон твердо держался того взгляда, что прикосновение мирян к божественной святыне является дерзновением, подлежащим наказанию. Вместе с тем, это толкование еще раз свидетельствует, что для Вальсамона таинственное недостоинство вызвало различие в образе причащения. Мистически достойны принять участие в трапезе Господней, как ее совершил сам Христос, только посвященные в степени священства, а остальные мистически этого недостойны. «Вечере Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими», — возглашает каждый верный перед причащением, но причащается не так или не совсем так, как установил Господь, не говоря уже о том, что миряне причащаются в тот момент, который в литургии, по ее символическому толкованию, представляет явление воскресшего Господа.

IV. Участие верных в священнодействиях

1. Несмотря на все изменения, которые претерпели в течение истории литургические чины, они даже в современной форме продолжают свидетельствовать о совершении священнодействий всем народом совместно со своим предстоятелем. Изменения коснулись больше литургического строя богослужения, чем самого текста чинопоследования.

Мне нет необходимости излагать историю чинопоследования Евхаристии [102], т. к. канон остался почти неизмененным. В евхаристическом каноне литургии Иоанна Златоуста молитва благодарения, хотя и читается «тайно», не является молитвой одного священника, а общей молитвой всей Церкви. «О сих всех Тя благодарим, и единородного Твоего Сына, и Духа Твоего Святого, о всех, ихже вемы и ихже не вемы, явленных и неявленных благодеяниях бывших на нас. Благодарим Тя и о службе сей, юже от рук наших прияти изволил еси, аще и предстоят Тебе тысящи архангелов и тьмы ангелов…». Молитва «благодарения» читается после предложения предстоятеля возблагодарить Господа и ответа народа «Достойно и праведно» [103]. Этот диалог, который предшествует молитве «благодарения», указывает, что в ней весь народ, собранный на Евхаристическое собрание, через своего предстоятеля благодарит Господа. В следующей за ней молитве вся Церковь, а не один только епископ или пресвитер молится: «С сими и мы блаженными силами, Владыко Человеколюбче, вопием и глаголем: свят еси и пресвят, Ты, и единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый… иже пришед, и все же о нас смотрение исполнив, в нощь, в нюже предаяшеся… за мирский живот…». В молитве перед благословением св. Даров призывается Св. Дух на весь народ: «Еще приносим Ти словесную сию и безкровную службу, и просим, и молим, и мили ся деем, низпосли Духа Твоего Святого на ны и на предлежащие дары сия». Это моление о ниспослании Духа Святого «на ны» является свидетельством Церкви, что таинство совершается не одним предстоятелем, а всем народом в целом. Еще яснее эта мысль выражена самим Иоанном Златоустом: «Есть случаи, в которых священник не отличается от подначального, например, когда должно причащаться страшных тайн. Мы все одинаково удостаиваемся их: не так, как в Ветхом Завете, где иное вкушал священник, иное народ и где не позволено было народу приобщиться того, чего приобщался священник. Ныне не так; но всем предлагается одно тело и одна чаша. И в молитвах, как всякий может видеть, много содействует народ. Так, например, о бесноватых и о кающихся совершаются общие молитвы священником и народом, и все читают одну молитву — исполненную милосердия. Равным образом, когда изгоняем из священной ограды недостойных участвовать в святой трапезе, нужна бывает другая молитва, — и мы все вместе повергаемся на землю, и все вместе встаем. Когда опять наступает время преподания и взаимного принятия мира, все равно друг друга лобзаем. При самом также совершении страшных тайн священник молится за народ, а народ молится за священника, потому что слова «со духом Твоим» означают не что иное, а именно это. И молитвы благодрения также общие, потому что не один священник приносит благодарение, но и весь народ [104]. Получив сперва ответ от народа и потом согласие, что достойно и праведно совершаемое, начинает священник благодарение. И что удивительно, если вместе со священником взывает народ, когда он возносит эти священные песни совокупно с херувимами и горними силами» [105]. И весь народ, участвуя в благословении даров, совершаемом предстоятелем, ответствует через «аминь». В современном чине «аминь» произносит либо диакон, либо священник, но о том, что он произносился всем народом, мы имеем непреложные свидетельства из литургической практики древней церкви. Я вновь здесь напомню уже цитированные слова Иустина Мученика: «Потом к предстоятелю братии приносится хлеб и чаша воды и вина… После того, как он совершит молитвы и благодарение, весь присутствующий народ отвечает: аминь» [106]. Дионисий Александрийский, в своем известном послании в связи со спорами о крещении еретиков, рассказывает о каком–то верном, который усомнился в истинности своего крещения. «Быв при недавнем крещении присоединившихся и выслушав вопросы и ответы, он пришел ко мне с плачем и с самосокрушением и, упав мне в ноги, начал исповедываться и каяться, что крещение, принятое им от еретиков, было не таково и не имеет ничего общего с нашим, потому что оно исполнено нечестия и богохульства. Говоря, что душа его сильно страдает и что от тех нечестивых слов и действий у него даже нет дерзновения возвести очи к Богу, он просил меня преподать ему истинное очищение, усыновление и благодать. Но я не решился это сделать, сказав, что для сего довольно долговременного его общения с Церковью, что я не дерзаю снова приготовлять того, кто внимал благословению даров, вместе с другими произносил «аминь», приступал к трапезе, протягивал руки для принятия св. Пищи, принимал ее и долгое время приобщался Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа» [107]. Через два века это же самое подтверждает и Феодорит Киррский: «лаик после возгласимых молитв, ответствуя «аминь», становится участником награды молений, ничем не менее того, кто оные в собрании произносит» [108].

В литургии Василия Великого совместность совершения Евхаристии выступает еще яснее. В ней соответствующая молитва благодарения читается так: «Сый Владыко, Господи Боже Отче Вседержителю поклоняемый! Достойно яко воистину, и праведно, и лепо великолепию святыни Твоея Тебе хвалити, Тебе пети, Тебе благословити, Тебе кланятися, Тебе благодарити, Тебе славити единого воистину сущего Бога, и Тебе приносити сердцем сокрушенным и духом смирения сию словесную службу нашу; яко Ты еси даровавый нам познание Твоея истины…». И далее в следующей молитве: «С сими блаженными силами, Владыко человеколюбче, и мы грешнии вопием и глаголем: свят еси яко воистину и пресвят, несть меры великолепию святыни Твоея… и пожив в мире сем, дав повеления спасительная, отставив нас прелести идольские, приведе в познание Тебе истинного Бога и Отца, стяжав нас себе люди избранны, царское священие (βασίλειον ίεράτευμα), язык свят: и очистив водою, и освятив Духом Святым, даде себе измену смерти, в нейже держими бехом, продани под грехом… Остави же нам воспоминания спасительного Своего страдания сия, яже предложихом по Его заповедем: хотя бы изыти на вольную и приснопамятную и животворящую Свою смерть, в нощь, в нюже предаяше Себе за живот мира, прием хлеб на святые Своя и пречистые руки, показав Тебе Богу и Отцу, благодарив, благословив, освятив, преломив…». Христос оставил воспоминание своего спасительного страдания не одним только священнослужителям, а всему народу святому и избранному, который, как и в литургии Иоанна Златоуста, совместно с ангелами, архангелами, херувимами и серафимами поет ангельскую победную песнь. «Поминающе убо, Владыко, и мы спасительная Его страдания, животворящий крест, тридневное погребение, еже из мертвых воскресение, еже на небеса восшествие, еже одесную Тебя Бога и Отца седение, и славное и страшное Его второе пришествие». «Сего ради, Владыко пресвятый, и мы грешнии и недостойнии раби Твои, сподобльшиися служити святому Твоему жертвеннику не ради правд наших…, дерзающе приближаемся святому Твоему жертвеннику: и предложше вместообразная Святого Тела и Крови Христа Твоего, Тебе молимся, и Тебе призываем, Святе святых, благоволением Твоея благости прийти Духу Твоему Святому на ны и на предлежащие дары сия, и благословити я, и освятити, и показати…». Весь народ как царственное священство сподобляется служить святому жертвеннику, и на весь народ, как и в литургии Иоанна Златоуста, призывается Дух Святый. «Итак, братия, имея дерзновение входить во святилище посредством крови Иисуса Христа, путем новым и живым, который Он вновь открыл нам через завесу, т.е. плоть Свою, и имея великого Священника над домом Божьим, да приступаем с искренним сердцем…» (Евр. 10, 19–22). И это дерзновение осуществляется всякий раз, когда народ Божий в литургии «дерзающе» приближается святому жертвеннику. В молитве после благословения даров весь народ молится устами предстоятеля: «Нас же всех, от единого хлеба и чаши причащающихся, соедини друг ко другу, во единого Духа Святого причастие: и ни единого нас в суд или во осуждение сотвори причаститися святого тела и крови Христа Твоего». Это «нас» не может относиться только к священнослужителям, т. к. от единого тела и чаши причащается весь народ в целом. Наконец, в молитве перед «Отче наш» предстоятель молится: «Боже наш, Боже спасати, Ты нас научи благодарити Тя достойно о благодеяниях Твоих, ихже сотворил еси и твориши с нами. Ты, Боже наш, приемый дары сия, очисти нас от всякия скверны плоти и духа, и научи совершати святыню во страсе Твоем, яко да чистым свидетельством совести нашел приемлюще часть святынь Твоих, соединимся святому телу и крови Христа Твоего: и приемше их достойне, имамы Христа живуще в сердцах наших, и будем храм Святого Твоего Духа». Величайшая награда иметь Христа живущего в сердцах не может быть даром одних священнослужителей, а всего народа Божия. И здесь «мы», «нас» и «нам» относятся не только к епископу и сослужащим с ним пресвитерам, а ко всему народу, который сослужит своему предстоятелю в своем царственно–священническом достоинстве. Когда молитва произносится от имени одного предстоятеля, то текст молитвы не оставляет никакого сомнения: личное местоимение первого лица употребляется в единственном числе [109]. Как и в новозаветных писаниях «мы» означает не одного, не нескольких, а «многих» как одно целое, т. е. всех [110]. В Евхаристическом собрании все молитвы являются церковными, т. к. сама Евхаристия есть дело Церкви, а Церковь есть весь народ Божий, а не часть его. И то, что сейчас школьное богословие считает молитвами одних священнослужителей, произносимыми ими тайно, церковное сознание древней церкви рассматривало как общую молитву всего народа Божия. Не умножая патриотических свидетельств, я приведу еще одно, относящееся к IV веку: «После того вспоминаем о небе, и земле, и море, о солнце и луне, о звездах, о всей разумной и неразумной, видимой и невидимой твари, об ангелах, архангелах, силах, господствах, началах, властях, престолах, многоличных херувимах, говоря мысленно Давидовыми словами: возвеличите Господа со Мною. Воспоминаем о и Серафимах, которые, как Исайя созерцал Духом Святым, предстоят окрест престола Божия, и двумя крылами покрывают лице, двумя — ноги, и двумя летают, и говорят: свят, свят, свят Господь Саваоф. Ибо для того повторяем сие, Серафимами преданное нам богословие, чтобы в сем песнопении иметь нам общение с премирными воинствами. Потом, освятив себя сими духовными песнями, умоляем человеколюбца Бога ниспослать Святого Духа на предлежащие дары, да сотворит Он хлеб телом Христовым, а вино кровию Христовой. Ибо без сомнения, чего коснется Святый Дух, то освящается и прелагается. Потом, по совершении духовной жертвы бескровного служения, над умилостивительною сею жертвою умоляем Бога об общем мире церквей, о благосостоянии мира, о царях, о воинах, о споборниках, о сущих в немощах, о труждающихся и, одним словом, о всех, требующих помощи, молим все мы и приносим жертву сию» [111]. Совершая св. приношение, епископ не отделяет себя от народа, но включает себя в него. Он священнодействует с народом, и народ священнодействует с епископом.

2. В Евхаристическом собрании епископ, будучи единственным «приносящим», служит в сослужении всего народа, облеченного царственным священством. Под его пред–стоятельством весь народ вместе с ним умоляет Бога о ниспослании Святого Духа на предлежащие дары. Поэтому сослужение народа не есть нечто, что может быть или не быть, но оно должно быть, т. к. без него не может быть святого приношения. Каждый верный как член народа Божьего совместно со всем народом сослужит своему предстоятелю в реальном смысле, как священник. Это участие верных в совершении Евхаристии определяет их участие во всех таинствах, т. к. все таинства связаны в Евхаристией. В древности они, за исключением брака, совершались непосредственно перед Евхаристией, т. к. они все имели своей целью ввести того, над кем они совершались, в определенном звании в Евхаристическое собрание. Таинство вступления в Церковь (крещение и миропомазание) [112] делало крещенного членом народа Божьего и вводило его в Евхаристическое собрание для служения Богу в звании «царя и священника Богу и Отцу». В таинстве поставления преподавались дары Духа для служения в Евхаристическом собрании, в котором поставленный сразу же занимал определенное место. В таинстве покаяния кающийся примирялся с Церковью через отпущение грехов и допускался к участию в Евхаристии. Поэтому они все совершались, когда народ Божий сходился в Церковь (1 Кор. 11, 18). Если в Евхаристии народ Божий сослужит своему предстоятелю, то участие верных в таинствах не может быть иным. Таинства, как мы говорили выше, являются церковными актами, совершаемыми Церковью и в Церкви всеми членами Церкви вместе с их предстоятелем. В настоящее время церковная природа таинств мало чувствуется, т. к. школьное богословие под влиянием идеи посвящения обратило их в индивидуальные акты, которые совершаются священнослужителем над тем, кому преподаются испрашиваемые в таинстве дары Духа. Мне уже приходилось в другом месте указывать [113], что школьное богословие рассматривает таинства слишком односторонне с точки зрения тех, над кем они совершаются, а не с точки зрения того, что в самой Церкви происходит, когда они в ней совершаются. Поэтому в известной степени школьное богословие в своем учении о таинствах элиминировало Церковь, т. к., согласно его учению, действующими лицами в таинствах являются отдельные члены Церкви. Неудивительно, что современное последование таинств, которое претерпело значительные изменения, большею частью мало выявляет царственно–священническое служение народа Божьего, но если эти чинопоследования вновь вставить в рамки Евхаристического собрания, то они приобретут свой прежний смысл церковных актов, совершаемых Церковью.

Мы можем сейчас резюмировать все, что сказано выше об участии верных в области священнодействия. Вопреки школьному богословию, верные не являются в этой области пассивными, т. к. не могут быть пассивными те, кто поставлены Богом для царственно–священнического служения. Они в ней участвуют активно, т. к. священнодействия совершаются предстоятелями Церкви в их сослужении. Эта роль верных в области священнодействия основана на Слове Божьем, а Слово Божье не может быть опасным. В Церкви не оно опасно, а опасно слово человеческое. Мы сейчас увидим, что школьное богословие, отказывая верным в активном участии в священнодействиях, принуждено было признать участие верных в области церковного управления в таком виде, в котором оно основывается только на человеческом слове.

Глава 3 СЛУЖЕНИЕ ВЕРНЫХ В ОБЛАСТИ ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ

1. В Писании народ Божий именуется стадом Божьим (ττοίμνιον той 0еоО), в котором епископы — пастыри. Как пастырь идет впереди стада и ведет его, так и пастыри в Церкви стоят впереди стада и ведут его. «Входящий дверью есть пастырь овцам. Ему предверник отворяет, и овцы слушают голос его, и он зовет своих овец, и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними, а овцы за ним идут, т. к. знают голос его» (Ин. 10, 2–4). Епископы — пастыри в узком смысле, т.к. во всем стаде Божьем — один Пастырь Христос. «Да будет едино стадо и един Пастырь». Они пастыри через пастырство Христа, а потому они поставляются не над стадом Божьим, а в самом стаде [114]. «Внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас епископами пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе кровию Своей» (Деян. 20, 28). В эмпирической жизни Церковь Божия во Христе проявляется во множественности местных церквей, которые имеют своих пастырей, возглавляющих Евхаристическое собрание каждой местной церкви. В этих церквах верные являются пасомыми своих предстоятелей, но те и другие — овцы Христовы, и все находятся в стаде Божьем. Епископы предстоят стаду Божьему, будучи сами овцами этого стада, ведомые, как все остальные, Христом. Если бы они были вне стада, они не были бы овцами стада Божьего, а потому не могли бы быть пастырями [115]. Как овцы стада, они ведут стадо, «какое у них» (1 Пет. 5, 2), будучи в нем поставлены не по своему личному усмотрению или по желанию стада, но Духом Святым.

«Пасите стадо Божье, какое у вас… не господствуя над клирами, но подавая пример стаду» (1 Пет. 5, 2–3). Господствовать над клиром означает иметь неограниченную власть над теми, кто поручен пастырям, согласно своему личному усмотрению, а подавать пример стаду значит быть образом для стада для исполнения воли Божьей. Первое предполагает слепое следование пасомых за своим пастырем, а второе — повиновение ему на основе творческого личного делания при его помощи и содействии. Поэтому из понятия пастырей и пасомых нельзя сделать вывода, что верные в области пастырства являются пассивным элементом и исключительно объектом забот церковной иерархии. Как живые члены Церкви, верные в ней активны, ибо их активность является выражением их жизни. Они активны, как мы видели, в области священнодействия, они активны и в области церковного управления, которое принадлежит пастырям. Мы видели, что область священнодействия им открыта, т. к. они священнодействуют совместно со своими предстоятелями. Область церковного управления им также открыта, т. к. иначе они бы оказались в ней пассивными. Их участие в области священнодействия выражается в том, что они являются сослужителями епископа и пресвитера. Выражается ли их участие в области управления в том, что они являются также сослужителями епископа, т. е. что они управляют стадом Божьим совместно со своими пастырями?

Активность мирян в области церковного управления в истории церкви была разной. Идеальным выражением этой активности были первые два или три века, когда она достигала высшей степени своего проявления, а затем начинаются значительные колебания в ее выражении. Были эпохи, когда активность мирян ни в чем не выражалась, за которыми следовали эпохи ее «возрождения». Ревниво оберегая область священнодействия, церковная власть делала уступки в той или иной форме в области управления вплоть до того, что фактически призывала мирян к участию в церковном управлении. Так было, например, на Московском соборе 1917/18 года, который, как будто, открыл или точнее имел намерение открыть эпоху ренессанса для русской церкви. Исключение мирян из области священнодействия и уступки, делаемые в области церковного управления в пользу мирян, являются парадоксом истории. Этот парадокс может быть объяснен только делением членов церкви на посвященных и непосвященных, вытеснившим основное деление на основе «дела служения» между теми, кто призван Богом в Церкви к особым служениям, и теми, кто этих служений не имеет. Вместе с тем, это был реванш непосвященных в области церковного управления за потерю ими своего священнического достоинства. Под давлением мирян ввиду ошибок в системе церковного управления русская церковная власть открыла мирянам область церковного управления, вводя мирян во все церковные учреждения, начиная с приходских и кончая поместным собором русской церкви. В настоящее время участие мирян в церковно–правительственных учреждениях стало аксиомой, которую оспаривать можно только под угрозой обвинения в клерикализме. Миряне в настоящее время — во всяком случае по постановлениям Московского собора — соуправляющие с клиром и, в частности, с епископом. Церковь как общественный организм отчасти самоуправляется народом через избранных им управителей. Как ни грозно обвинение в клерикализме, и можно, и нужно поставить вопрос, является ли аксиома соуправления мирян выражением нормы активности верных и их участия в церковном управлении.

2. Церковное управление есть особое служение в Церкви, для которого необходимы особые дары Духа. В среде народа Божьего, благодатно одаренного служением царственно–священнического служения, всегда имелись особые лица, которых Бог поставил в Церкви на дело управления через сообщение особых благодатных даров Духа. «И Он поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения, для созидания тела Христова»