Пост органически связан с евангельским покаянием, с очищением души и тела, чтобы тело могло стать храмом Божиим, а душа священнослужителем в этом храме (о. Иустин Попович). Пост, как и всякая доброе дело, должен совершаться в тайне, ибо тот, кто воздерживается от пищи и гордится, пусть лучше есть мясо. Пища входит не только через уста, но и через уши, в виде похвал, говорит авва Зинон. Потому тот, кто хочет истинно поститься, пусть постится всеми чувствами. Истинный пост, прежде всего пост от скверных мыслей и дел, без этого телесный пост не будет принят Господом. У преподобного Иоанна Колова мы находим такое, образное, объяснение смысла поста — «Если царь захочет взять неприятельский город, то прежде всего задерживает воду и съестные припасы: и таким образом неприятель, погибая от голода, покоряется ему. Так бывает и с плотскими страстями, если человек будет жить в посте и голоде, то враги, будучи обессилены, оставят душу его» (Авва Иоанн Колов 3, 20). Пустынники постились с исключительной строгостью и придавали этому особое значение. Только любовь к братьям, когда они посещали или принимали кого–либо из них, могла заставить их временно отступить от своего правила. Но опять же, когда кто–то из отцов нарушая правило из любви к брату, делал это «радостно принимая оное, чтобы мучить себя в келье», т. е. принимая на себя после этого еще больший подвиг (Авва Макарий 10,29). Таким образом они исполняли заповедь Божию о любви к ближнему и совершали в тайне свое строгое монашеское правило.

Основа этики и духовной жизни Отцов–пустынников — в том, что все добродетели неразрывно связаны и вырастают одна из другой; соблюдение одной заповеди невозможно без соблюдения других.

Пост имеет прежде всего духовный смысл и органически связан со всей духовной жизнью. Это видно из слов аввы Евпрепия — «Страх Божий, смирение, скудость пищи и плач, пусть всегда сопровождают тебя» (Авва Евпрепий 6). В этом смысле очень важно подчеркнуть, что конечная цель поста не исполнение правил и закона, но абсолютное посвящение души и тела Богу, смирение тела, чтобы душа, свободная от его тяжести, могла достичь истинной свободы, одновременно возвращая её телу. И кроме того, цель поста — углубление чувства святости насущного хлеба и приобретение истинной любви к Богу и ближнему, достижение более благодатных возможностей проявления этой любви.

Здесь необходимо подчеркнуть еще один очень важный факт. По ощущению и пониманию пустынников — пост никогда не был и не мог быть самоцелью. Он всегда только средство и подготовка души, к тому чтобы Господь мог сойти в нее и поселиться в ней. То, что можно сказать о посте, можно сказать и о любой другой добродетели: спасение нельзя заслужить, о каких–то заслугах человека перед Богом, единственным Спасителем, не может быть и речи. Цель поста и всех добродетелей — познание собственной немощи и человеческого труда в тайне спасения. Добродетель сама по себе не спасает, она только помогает стяжать смирение и рождает сознание, того что единственное спасение человека в Боге и молитве к Нему. Здесь мы встречаемся с одним парадоксом и антиномией, на которых построено все православное учение о соотношении добрых дел и благодати Божией, т. е. вся православная этика и духовная жизнь: Посту и добродетели придается огромное значение, но не как средству достижения спасения, но как пути воспитания глубокого смирения перед Богом и пробуждения сознания полной человеческой немощи в спасении своими силами и «добрыми делами». Складывается впечатление, что потеря ощущения этого парадокса духовной жизни, стала одной из главных причин бесконечных пререканий внутри западного христианства, особенно после эпохи Возрождения, о соотношении «добрых дел» и благодати — крайность, породившая другую крайность — полное отрицание добрых дел. В действительности, добродетели и доброделание сами по себе не спасают, в этом смысле надо понимать слова аввы Иоанна Колова — «Врата к Богу есть смирение, и отцы наши многими скорбями, радуясь вошли в град Божий…. Смиренномудрие и страх Божий выше всех добродетелей.» (Авва Иоанн Колов «).

7. Пост и молитва, вот крылья души, без которых человек не может свободно лететь к Богу. Но по Отцам–пустынникам, духовная жизнь заключается не только в посте и молитве, но как мы уже подчеркнули, в одновременном исполнении всех Божиих заповедей, в непрестанной борьбе со страстями и искушениями. Ибо, по словам аввы Агафона — »без соблюдения заповедей Божиих невозможно стяжание добродетелей» (Авва Агафон 3), а авва Памво добавляет — »Исполнением заповедей и заветов Старцев стяжается благодать Божия» (Авва Памво, 17). Заветы Старцев, о которых говорит авва Памво, эти те же заповеди Божии, но пережитые в собственном опыте, испробованные собственной кровью. Они — опытное свидетельство переживания прикосновения и общения святых Старцев с Богом, свидетельство высоты возможностей человеческой природы. Старцы, принявшие на себя многие подвиги и испытавшие на себе много больше того, чему они учили других, указывают как на основу духовного опыта — на «царский путь», т. е. разумный и самый «безопасный» путь достижения Царства Божия.

По учению Отцов–пустынников, исполнение заповеди не зависит от одного только желания её исполнить. Исполнение заповеди зависит от многих обстоятельств, от времени, возраста, состояния здоровья и духовной подготовленности. Далеко мог бы нас увести глубокий анализ психологии пустынников, раскрытой в наставлениях и изречениях; их видения человеческой души, взаимной зависимости и связи всех добродетелей, в процессе их приобретения; страстей и образа порабощения ими души и сердца. Каждый из пустынников, с которыми мы встречаемся в Отечнике, имеет свой особый дар, а все вместе, они полны удивительным смирением, божественным огнем и даром рассуждения. Они не проповедают о добродетелях, они воплощают их в собственной жизни, тихо светятся ими. Каждому из них свойственно глубочайшее уважение к личности другого человека, в какой бы тяжкий грех тот не впадал. Они не хотят быть ни учителями, ни судьями, по их пониманию, поучение — это уже осуждение другого, превозношение над ним. «Учить может лишь тот, кто сам здоров и бесстрастен» (Авва Пимен 127) — вот их основной принцип отношения к себе и к другим. А так как ни один из них не считает себя здоровым и бесстрастным, все они избегают роли учителей.

Подчеркивая важность значения всех добродетелей и исполнения всех заповедей, пустынники, однако же, особое значение придают добродетели рассуждения. Так, авва Антоний Великий говорит, что всякий подвиг, совершенный без рассуждения — ведет в погибель и удаляет от Бога. Рассуждение, означает дар различения того, что полезно и что вредно, оно очень важно в отношении к другим людям (ср.Авва Миос, 2), оно заключается в способности различения истины и лжи (Авва Никон 1). Тот, кто обладает этим даром от Бога, все что делает и говорит, делает и говорит с одной целью — духовной пользы и спасения ближнего. Рассуждение, суть которого — мудрость и разум, Авва Пимен сравнивает с секирой в опытных руках, легко секущих дерево (Авва Пимен, 52). Человек имеющий дар рассуждения всегда знает, когда говорить, а когда молчать, он подражает Богу и в речах и в молчании ( ср.Авва Пимен 147), в трезвости и мудрости, в нахождении меры во всем. Аскеза без рассуждения, не знающая меры, становится тиранической бесовской аскезой, которую следует отличать от божественной «царской» аскезы, основанной на умеренности и рассуждении (Мать Синклитикия, 13). Другими словами, рассуждение должно быть свойством всякой добродетели, оно должно «управлять душой» (Мать Синклитикия, 17) и всеми поступками человеческими, стать внутренним мерилом всей жизни.

8. В изречениях Отцов о духовной жизни особое значение придается — безмолвию. Сами эти изречения — плод долгих подвигов и молитвенного молчания, во многих из них сконцентрирован опыт десятилетий духовной жизни, а иногда и вся богатая трудами и ревностью по Богу, жизнь. Потому они так сжаты и кратки, потому содержат в себе великие истины, выраженные несколькими словами. Для пустынников слово — святыня. Оно не может быть пустым звуком, бесплодной и бессодержательной болтовней. Слово для них всегда — зрелый плод духовного опыта, который не может не оплодотворить ту душу, в глубину которой упадет, и не какой–то видимой красотой, внешним эффектом, но внутренним благодатным содержанием и исходящим от него духовным благоуханием. Отцы–пустынники дают великий урок нашему болтливому времени, в котором, более всего, обесценилась именно эта святыня слова.

Безмолвие — одна из главных добродетелей духовной жизни. Оно — дар небесный. Так его понимает и Авва Арсений. Когда он молился и просил Господа показать ему путь спасения, он услышал глас, говорящий — »Арсений! бегай, молчи, пребывай в уединении. Ибо в этом — корни безгрешности» (Авва Арсений 2). О том, каковы плоды безмолвия и насколько оно важно в достижении совершенства, свидетельствует и авва Исайя. Он рассказывает о пресвитере Пелусиотском, который во время общей трапезы обратился к разговаривающим братьям — »Молчите, братья! Видел я брата, который ест с нами и пьет столько же сколько и мы пьем, но молитва его поднималась к Богу подобно пламени» (Авва Исихий 36). Настоящая глубокая молитва органически связана с безмолвием. Оно всегда полезнее слов, особенно когда слова не приносят мира душе (Авва Нистерий, 3).

Но опять же, безмолвие не должно быть чем–то внешним — это внутреннее состояние души; а если это не так, то оно уже не безмолвие по Богу, потому, когда авву Пимена спросили, — что лучше, безмолвие или речь, он ответил — «Тот, кто говорит ради Бога — хорошо делает, и тот, кто молчит ради Бога — хорошо делает». В глубоком молчании любви к Богу — в нем настоящее спасение человека, говорит авва Сисой. Такое безмолвие означает устремление всей своей жизни к Богу, благодаря ему, весь человек превращается в пламенное слово хвалы Богу и неугасимой любви к Нему. А в этом и состоит главная цель подвигов и всей жизни пустынников.

9. Цель и вершина всех добродетелей, согласно опыту пустынников, сохранившимся в их изречениях и наставлениях, о которых идет речь это — любовь. Любовь к Богу всегда на первом месте и настоящая любовь к человеку может родиться только от нее. Но иногда случается и обратное — авва Арсений, полный любви к Богу, бежит от людей в молитвенное уединение, но не оттого, что презирает людей, а как говорит сам — «оттого, что невозможно быть одновременно с Богом и с людьми» (Авва Арсений, 13). Все, что препятствует человеку в духовной жизни, что удаляет от любви Божией, даже и близких друзей, следует отсекать от себя (Ср. Авва Агафон, 5). Истинная вера в Бога и любовь к Нему выше всего, ибо спасение человеку приходит не от другого человека или добродетели, а от Бога и тот, кто потерял Бога, потерял всё (ср. Авва Агафон, 5).

Любовь к ближнему неотделима от любви к Богу, об этом свидетельствует «некий Старец», на вопрос брата — «как может человек получить дар любить Бога?», он отвечает «Если кто видит брата своего в прегрешении и возопиет о нем к Богу, тогда получит разумение, как должно любить Бога». То же у Аввы Антония «От ближнего нам и жизнь и смерть. Ибо, если приобретем брата, то приобретем Бога; если же соблазним брата, то согрешим против Христа» (Авва Антоний). Чем более глубока их любовь к Богу, тем нежнее любовь к братьям. Как трогательно Авва Пимен, увидев брата, дремавшего во время богослужения в церкви, вместо осуждения, кладет его голову на свои колени, чтобы тот отдохнул (ср. Авва Пимен 92). Тот, в ком разгорелась такая любовь, готов полностью принести себя в жертву. «Если бы я мог найти прокаженного, — говорит Авва Агафон, — чтобы взять себе его тело и отдать ему свое, сделал бы это с радостью. Ибо в этом совершенная любовь» (Авва Агафон 5). Истинная и совершенная любовь, по своей природе, жертвенная любовь, она отдает все, ничего не ожидая взамен. По своей сути, она — стержень человеческого существа, лучше сказать, что сам человек как существо — любовь. Люблю, значит существую! — В этой максиме содержится вся онтология и антропология Отцов–пустынников.

Приобретение полноты любви немыслимо без упражения в посте. Сам пост, это уже одно из проявлений самопожертвования и любви, но одновременно, он и путь стяжания совершенной любви, ибо представляет собой борьбу против самовлюбленности и эгоизма. Потому авва Евагрий и говорит, что умеренный пост, когда он соединен с любовью, приводит монаха к пристани бесстрастия (ср. Авва Евагрий 6). В то время, как любовь рождается из поста, эгоизм и ненависть, рождаются от его нарушения и гордости, которая корень всякого зла и греха. Авва Илия выражает это следующими словами — « Что может сделать грех там, где есть покаяние? Какая польза от любви там, где гордость?» (Авва Илия 3).

Другими словами, можно сказать, что все изречения Отцов–пустынников — это тихое свидетельство о великом пламени любви, разгоревшемся в этих святых душах к Богу и к ближнему. Просто и скромно они открывают, что вся их жизнь посвящена святой любви, и пронизана любовью, превращена в пламя любви, в саму любовь.