Принять такого Бога непросто человеку, который хочет видеть Его грозным и сильным, царствующим и облеченным в славу. Намного проще, когда Бог является в грозе, вихре, землетрясении и огне: «…и идет как буря злая, весь овеян черной мглой», — как писал Хомяков. Вот почему в конце концов человек приходит к отрицанию Бога и кричит: «Бога нет!». Но именно в этом вопле в муках рождается пламенная вера. Вот оно — то пространство, где начинается человек, его личная история и т. д. Можно вспомнить и Владимира Соловьева с его юношеским атеизмом, и Эдит Штайн, и многих других, кто прошел через резкое отрицание Бога и, возможно, именно поэтому пришел к Нему.

Созерцая красоту мироздания, человек приходит к вере en Dieu de philosophes et des savants[29]. Это уже событие, но эта вера разбивается вдребезги о жизненные обстоятельства, когда в жизни человека случается что‑то тяжелое или трагическое в личном плане — когда я сталкиваюсь с бедой.

Мир бесконечно прекрасен, но жизнь бывает порою так же бесконечно тяжелой. Красота и катастрофичность… — для неверующего в Бога человека в этом смысле все очень просто. Мир с его звездным небом, с горами и водопадами, с красотою «дочерей человеческих» и так далее, разумеется, прекрасен, но в нем в силу самой его природы — как говорил Аристотель, хата cpucnv - присутствует зло двух родов: от его собственного устройства (болезни, смерть, стихийные бедствия) и от несовершенного устройства общества (войны, социальное неравенство, нищета, техногенные катастрофы). Человечество коллективными усилиями должно противостоять и тому, и другому. Это и есть прогресс или «амелиорация» жизни в ходе истории.

В этой схеме нет места для Бога. Хотя здесь, естественно, есть место для индивидуальных и коллективных верований, которые помогают людям выживать в трудные минуты, поддерживая их в психологическом плане, дают им импульс для того, чтобы становиться лучше, преодолевать слабости и пороки, равняться на какие‑то нравственные ориентиры и так далее. Иными словами, здесь вполне возможна вера в «Бога», как понимал Его Людвиг Фейербах. На первый взгляд, это лучше, чем ничего, но по большому счету эта вера не имеет ничего общего даже с верой «в Бога философов и ученых», о которой говорит Паскаль. Эта вера полезна для общества и зачастую поощряема государством, но в конце концов она заводит в тупик, поскольку за ней не стоит никакой реальности. И это уже доказано тем же Фейербахом.

Что же остается на нашу долю? Рыдать, как Гераклит из Эфеса, поскольку жизнь ужасна и полна бед и катастроф? Созерцать, как Фалес из Милета, красоту мира, абстрагируясь от тех несчастий, что происходят вокруг

нас? Радоваться жизни по принципу ede, bibe, lude {лат. «ешь, пей, веселись»), как это делали ученики Эпикура, или жить незаметно (lathe)[30], как это делал он сам? Учиться жить по совести, как Сократ, понимая, что за это порою приходится платить собственной жизнью? Или, забыв обо всем и, более того, сознательно отвергнув все остальное, просто ухаживать за больными, как делал это уехавший в Африку Альберт Швейцер?

Да. И то, и другое, и третье и так далее… В христианстве осуществляется парадоксальный, иррациональный и глубоко нелогичный синтез всех этих путей в одно единое целое.

Христос предлагает нам не учение, а Себя Самого и Свой личный опыт встречи с Богом. Через впитывание в себя Слова Божия, через таинства и через следование за Ним в жизни. Не могу не процитировать в этом контексте слова современного последователя святого Доминика[31], который говорит: «Единственное, чему нам надо бы научиться, — это слушать Слово Божие и давать Ему плодоносить через наши жизни».

А беды все равно не прекращаются. И гибнет под водами Баренцева моря подводная лодка «Курск», и погибает во время пожара в Останкине Светлана Лосева, и взрывается уносящая жизни, в том числе и совсем юных людей, бомба в переходе на Пушкинской площади, и так далее. И все это видит вся страна. И продолжает спрашивать нас о том, почему Бог так жесток с людьми, если Он их любит.

«Когда Бог плачет». Так назвал одну из своих книг о. Веренфрид Ван Страатен[32]. Мне бы хотелось сейчас напомнить вам то место из Евангелия от Иоанна, где рассказывается о том, как заплакал Иисус у могилы Лазаря. 'Ебакриоеу д 'Irjoovg по–гречески или et lacrimatus est Iesus на латыни (Ин 11:35). В памяти человека, который привык читать Евангелие по–русски, эти слова отчасти стерлись, ибо здесь в синодальном переводе (как и по–славянски) употреблено неудачное слово «прослезился», которое не фиксирует наше внимание.

Теперь мне придется приблизиться к области того, что думает, чувствует и представляет себе человек, — той области, где как непременное условие действуют слова Тютчева «Мысль изреченная есть ложь». Что такое образ Бога, который существует в нашем сознании? Не так уж сложно представить себе Бога взирающим на мир как на Свое творение как бы со стороны. Можно сделать это, как у Гумилева, слегка иронически:

Все мы — смешные актеры

В театре Господа Бога.

Бог восседает на троне,