Георгий Чистяков:

Иногда мы, люди России, напоминаем котят, которых слишком рано оторвали от матери. И вот после этого, всю жизнь, уже став взрослыми, эти котята ищут, за кого бы ухватиться и кого бы начать сосать, даже не для того, чтобы получить от этого молоко и утешиться в смысле своего желудка, а просто так, потому что это им необходимо. И вот такой котенок сосет подушку, такой котенок к тебе пристраивается и твой рукав начинает сосать и так далее. Ему нужен большой, старший, который согреет, рядом с которым будет тепло. Я боюсь, что с нами произошло примерно то же самое. И поэтому сегодня мы, и в церковь приходя, и вообще в жизни — очень часто ищем этого большого, рядом с которым мы можем согреться. Нам нужна большая личность, нам нужен большой писатель, которого бы мы все читали, трудам которого мы радовались и за которым бы шли. Нам очень грустно от того, что такого нет и так далее. Но, кажется, это почти закончилось, кажется, для того поколения, которому сейчас 15, 17, 18 лет, может быть даже 20 уже, это все уже не так необходимо. Поэтому, я думаю, что, может быть, тот переход от незаконченного, оборванного, растоптанного даже детства к нормальному взрослению, к нормальной взрослости — он вот сейчас когда‑то происходит.

Ведущий:

В церковь сейчас идут, в церковь идут и на Востоке, и на Западе, и в России, и в Западной Европе. Идут, прежде, всего за той спонтанностью, за той теплотой, которой не хватает во взрослом совершеннолетнем мире. Идут и обретают. Тем не менее, можно ли говорить о том, что сегодняшнее христианство, сегодняшняя религиозная жизнь человека в церкви, совершеннолетнего человека, — что это взрослая духовная жизнь? Каковы проблемы взаимоотношения взрослого человека с церковью?

Борис Братусь:

Церковь — это новое поле пересечения, в котором, как только человек вступает в это поле, возникают новые проблемы. Скажем, проблемы современных неофитов тоже имеют и психологический аспект. То есть, они входят в церковь, все им становится ясно, понятно, объяснимо, но где‑то через 5–7 лет у них — кризис.

Проблема взрослости — это проблема выбора своего уровня, уровня своего бытия. Скажем, мы говорим о переходе от детства в подростковость, это переход в новый космос, где прежние понятности ставятся под вопрос. Все взросление это переход от эпох. Вот как говорил Толстой, что есть разные эпохи — возрасты духовные. И он говорил о том, что его задача это описание этих возрастов духовных, чтобы человек, переходя от одного к другому, не пугался, а знал, что так было и с другими.

Ведущий:

Современная Россия и ее отношение с взрослой, совершеннолетней цивилизацией, насколько можно сказать, что Россия теперь стала совершеннолетней страной, или это вообще к нам не относится? Именно христиане, которые подарили современному миру понятие совершеннолетия, как они могут оценить русское христианство в этом отношении?

Светлана Коначева:

Мне кажется, что мы очень много говорили о религиозном возрождении в России: казалось бы, да, оно начало происходить в конце 80–х начале 90–х годов. Теперь все социологи фиксируют резкое снижение так называемого"уровня религиозности". Вот вопрос — что это? Я рискну высказать очень, может быть, провокационную гипотезу о том, что, собственно, в начале этого религиозного возрождения церковь имела дело с этим самым трансформирующимся, потерявшим ориентацию человеком, можно сказать невротиком, человеком, у которого рушилась система ценностей. Казалось, что здесь он найдет замену, найдет свою идентичность. Собственно только к такому невротику церковь была готова, к тому, что именно этого невротика принять, утешить, дать ему то, чего ему не доставало. Постепенно в самом обществе идет — не то что взросление, выздоровление, — но, может быть, постепенное выздоровление. Это не значит, что современное общество можно таковым назвать — здоровым, взрослым и так далее. Но человек становится менее растерянным, он более готов отвечать за себя сам. И вот к этому церковь абсолютно не готова. Общаться с таким человеком, такому человеку проповедовать Евангелие, мне кажется, ни условно левые, ни условно правые части церкви не готовы.

Ведущий:

А ведь с первых веков христианства у таких выдающихся богословов, как Тертуллиан, Киприан, Иоанн Златоуст — был образ церкви как педагога, то есть детоводительницы. Человек — это дите, и церковь его ведет за ручку. На практике сегодня отторжение от церкви под предлогом того, что"мы — взрослые, совершеннолетние и нам это не нужно", ведет просто–напросто часто к нравственным падениям. Если нам не нужна гипотеза о Боге, то зачем тогда вообще уродоваться, какая тут может быть тяга к совершенству и к святости? Как это соединить — отказ от Бога как гипотезы — и все‑таки потребность человека в совести, в какой‑то духовной жизни, в единении с другими людьми?

Светлана Коначева: