вышел из него.

(Мк. 1:23–25)

Многоуважаемый отец Георгий,

Ваша интерпретация русской религиозности, систематически излагаемая Вами на страницах «Русской мысли», вызывает недоумение. «Мягко стелет, да жёстко спать» – сказано народной наблюдательностью о Вашем интеллектуальном типе. Ибо Вам каким‑то странным образом удается создать некое бесцветное и безвкусное христианство, христианство, не реализуемое в практическом исповедании и – что самое страшное – вводящее читателя Вашего нереальностью своей в еще более глубокую духовную трясину, нежели та, в которую тянут его полуграмотные экзальтированные националисты из коммунистических газет.

Ключ к пониманию Вашей проблемы (а это именно проблема духовная и психологическая) без труда отыскивается в Вашем отношении к традиции, к теплу православного храма, уюту русской церкви, которые для Вас являются по меньшей мере второстепенными по отношению к учению Христа. Вы об этом прямо пишете в одной из Ваших публикаций: главное, мол, – наша вера, а традицией, даже очень любимой, можно и пренебречь. Тема эта носит у Вас характер навязчивый, продиктованный, должно быть, Вашим личным опытом.

В «Русской мысли» от 10–16 октября 1996 г. (№ 4144) Вы пишете: «Мы выбираем православие только как дорогу, известную нам из опыта конкретных людей, которым мы абсолютно доверяем, считая их своими ближайшими братьями и сестрами. Для меня это оо. А. Мечев, С. Булгаков и А. Мень, мать Мария, митрополит Антоний, архиеп. Иоанн (Шаховской) и моя бабушка».

Но вера вне традиции не существует, более того, именно традиция (во всей своей полноте, не только христианской, но и околохристианской и языческой) формирует исповедальный тип, стихию духовной жизни, сложную психологическую ткань, в которой евангельское учение подобно нити, переплетенной с сотнями, тысячами других. Эту закономерность не смогли опровергнуть своим опытом даже близкие Вам по восприятию веры как доктрины протестанты, крайние ответвления которых, к примеру, баптисты, все равно – неизбежно! – обрамили свой культ модернизированной англо–американской эстетикой бизнесменов в костюмах и галстуках. В Ваших вышеприведенных словах просматривается близкий им тот же – «костюмно–галстучный» – крайне утилитарный, даже агрессивно–утилитаристский подход к христианству византийского обряда, которое‑де есть «дорога», выбираемая Вами. Примечательно, что Вы употребили именно слово «дорога», предпочтя его более глубокому и многозначному «путь». Приводимые Вами имена (Мечев, Булгаков, Мень и т. д.) являются, разумеется, частью истории православия, но ими православие не исчерпывается, так же, как не исчерпывается оно отодвигаемой Вами на второй план традицией.

Вы, если можно так выразиться, мягко насилуете душу простого русского человека, внушая ему: священник – это не «добрый колдун», «который приходит к вам домой, чтобы покропить все без исключения углы святой водой и прогнать всех злых духов, бесов, бесенят и проч.».

С какой удалью сметаете Вы все эти «заговоры, обереги, амулеты, превращенные в амулеты иконки»! С какой категоричностью заявляете Вы абзацем выше: «Думается, что беда заключается в том, что издавна на Руси религиозность выражалась прежде всего в диком страхе перед нечистой силой и в стремлении как‑то защитить себя от нее».

Такая ли уж «беда» и неужели впрямь «прежде всего»?

Здесь Вы – уж простите! – напоминаете «un elephant dans un magasin de porcelaine». Если Вы выбрали православие как дорогу, то где на этой дороге усмотрели Вы чистый, «естественный для нашей веры христоцентризм»? Кто внушил Вам, что присутствие Слова Божия в нашей жизни должно превратиться в какой‑то духовный пуританизм, проклинающий все «нечистое» и благословляющий все «христоцентричное»?

Вы возбраняете русским не любить экуменизм и модернизм в церкви. Я пишу Вам из страны, в которой Католическая церковь усилиями «экуменистов» (всех рангов и степеней) сначала перестала быть французской, потом католической в традиционном, историческом понимании этого слова, а затем и церковью! Она перестала существовать! Ее больше нет! Есть жалкий, формальный маскарад в холодной, бездушной атмосфере. Что и говорить о каком‑то там мистицизме: церковь не существует de facto уже на социальном уровне: храмы превращены в проходные дворы, куда любой может зайти поиграть на гитаре, организовать фортепьянный концерт или просто побегать, позабавиться со своими детьми.

В проклинаемых Вами явлениях – магии, колдовства и т. п. – на самом деле нет ничего плохого, ничего исключающего возможность исповедовать Христа как Сына Божия, пришедшего в мир грешных спасти. Народная психея шире, богаче, свободней Вашей академичности. Она – живой организм, не нуждающийся в Ваших инструкциях и указателях, по какой «дороге» идти. Создается впечатление, что – возможно, сами того не осознавая – Вы проповедуете настоящий тоталитаризм, одномыслие, одночувствие, Вы хотите всех поставить под одним «флагом» (слово из Вашей статьи). Во–первых, что, скажите мне, плохого в том, что простая крестьянка из русской глубинки верит в силу вереска, обваренного кипятком? Что же это за христианство, которое вереска боится?! А во–вторых, может, и вправду поможет вереск «снять испуг у ребенка»? И не Вам указывать этой крестьянке, что делать и как! Уважайте психологию русского народа! Да, да, именно русского!

Создается впечатление, что Вы даже слова этого стыдитесь: «На днях я купил книжку под названием «Русский православный обряд крещения». Почему «русский»? Насколько мне известно (и это подтверждает имеющийся у меня греческий требник), чин таинства крещения во всех православных автокефалиях используется один и тот же».