Articles & Speeches

Вот как! Значит требник‑то у Вас «греческий», а «русским» обряд быть не может?! А как быть тогда с выражениями «римско–католический обряд», «эфиопский обряд», «армяно–григорианский обряд» и т. п.? Подобная словарная и идеологическая асептика столь же неприятна, как и выкрики оголтелых националистов.

Язычество на Руси никогда не исчезало и не исчезнет; христоцентризм в Вашем понимании – утопия сродни коммунизму, тоталитарное чудовище, рвущее своим обесцвечивающим и обездушивающим дыханием тонкую ткань народной души, в которой и для Христа есть место, и для лешего из соседнего болота. И еще неизвестно, Каким бы был в ней Христос, не будь лешего! Не вытеснился бы Он каким‑нибудь заезжим Ильичом! Такое, кажется, уже однажды произошло у части русского населения.

Вы пишете: «Источник религиозной нетерпимости – язычество, инкорпорированное в православие и слившееся с ним, нехристоцентричность нашего мышления, наша оторванность от Евангелия и Иисуса».

«Язычество, инкорпорированное в православие», – тавтология: православие в России уже, по определению, не как Ваш образ его и Ваша доктрина о нем, а как реальное историческое явление – это и христианство, и элементы дохристианских культов племен, населявших древнюю Русь, и особый этнопсихологический склад, – совокупность не доктринальная, но ткань живая, дышащая, видящая, чувствующая.

Традиция и учение – не рядополагаемые и не противополагаемые понятия: они расположены в разных плоскостях, играют на разных струнах души. Но вот она‑то, душа, – одна!

С глубоким уважением,

СИЛУАН АВЕРНСКИЙ

14.10.96 Париж

Ответ священника Георгия Чистякова на письмо, подписанное псевдонимом Силуан Авернский:

Православие – это сам Иисус и Его Новый Завет

Письмо из Парижа, присланное, правда, без обратного адреса, но со штемпелем Paris 5 Mouffetard, rue Epie de Bois, напомнило мне В. В. Розанова, который, размышляя о православной вере, в частности писал: «Ритуальные подробности… хотя не суть «догматы», но важнее их: это – та поэзия, лирика, из которой всё рождается, в том числе и догматы». В Церкви для Розанова важнее всего стиль и быт, т. е. те факторы, о которых, как признается он сам, Христос не делал даже упоминания. «Это – гораздо более догмата, ибо пронизывает всю ткань христианства, от основания до вершины, и составляет самую душу его». Розанов употребляет слово «ткань». О «тонкой ткани народной души, в которой и для Христа есть место, и для лешего из соседнего болота», пишет Силуан Авернский.

В другом месте Розанов заявляет: «Христианство живёт вовсе не теми тезисами, какие вслух произносит, а подлинно живёт теми тезисами, которых никогда не выговаривает». А ниже рассказывает, как видел одно соборование умирающего: «Я не мог не плакать, такое это чудо слов, живопись напевов!». С точки зрения Розанова именно культ составляет в христианстве его «метафизику», зерно, теплоту… «Отнимите от него «суеверия», готику, обряды, «непо–нятные и ненужные жесты»… оно останется без своего кровообращения», – так рассуждает мыслитель, сам признававшийся о. Павлу Флоренскому, что во Христа не верует, и при всей любви к обрядности оставивший нам в своих книгах множество антихристианских текстов.

Силуан Авернский идет по этому же пути. Христоцентризм для него – «утопия сродни коммунизму, тоталитарное чудовище, рвущее своим обесцвечивающим и обездушивающим дыханием тонкую ткань народной души».