Вот еще один из наиболее больных для сегодняшнего дня вопросов — самоубийство. В советские времена самоубийц с официальной точки зрения как бы и не было. Говорить об этой проблеме не рекомендовалось, и в целом самоубийство приравнивалось к антисоветской пропаганде. Поэтому для постсоветского общества вопрос этот тяжел вдвойне — советский критерий отношения к самоубийству просто отсутствует, а каков тут православный критерий, не совсем ясно.

Что о самоубийце"не подобает быти приношение"(т. е. нельзя молиться за литургией), известно из 14–го канонического ответа святого Тимофея, архиепископа Александрийского, жившего во второй половине IV в. и бывшего участником Второго Вселенского Собора. Св. Тимофей говорит об этом как о чем‑то известном, что означает, что мы здесь имеем дело с неписаным правилом древней Церкви, но при этом подчеркивает, что "если кто, будучи вне себя, поднимет на себя руки… о таковом священнослужитель должен рассудити, подлинно вне ума соделал сие". Церковь, запрещая приношение за самоубийц вообще, в частных случаях предлагает священнику принимать решение на этот счет самостоятельно, что, к сожалению, делается далеко не всегда. В церковном сознании бесповоротно утвердилась точка зрения, согласно которой молиться за самоубийц недопустимо, и только дома можно читать канон о самовольно жизнь скончавшем.

Эта точка зрения базируется на том тезисе, от которого отталкивается св. Тимофей в своем ответе, однако при этом не учитывается, что, запрещая молитву о том, кто наложил на себя руки, Церковь стремилась таким путем остановить потенциального самоубийцу"напугав его тем, что он не будет даже похоронен по–христиански. При этом ясно видно как из заданного св. Тимофею вопроса, так и из его ответа, Церковь имела в виду, что, как правило, самоубийство человек совершает,"будучи вне себя"или"вне ума". Сегодняшняя психиатрия признает, что действительно в подавляющем большинстве случаев все бывает именно так, а архиереи, как правило, затребовав показания врача и убедившись, что самоубийца был нездоров психически, разрешают хоронить его по–христиански.

Отсюда ясно, что, запрещая приношение за самоубийцу, Церковь делала это только с одной целью — чтобы преградить путь несчастному больному. Теперь ситуация изменилась. Потенциальный самоубийца в большинстве случаев просто не знает о том, что его нельзя будет поминать во время литургии, и вообще этим его не напугаешь, зато правило, включенное некогда в Книгу Правил с благими целями (в условиях, когда психиатрия была не в силах справиться с этой проблемой, Церковь, естественно, брала на себя ответственность за больного психически человека и делала все, что было в ее силах), превратилось из шлагбаума на пути самоубийцы потенциального в палку, которой бьют по голове несчастных родственников самоубийцы состоявшегося.

Я имею в виду тот факт, что в большинстве своем священники игнорируют канонический ответ св. Тимофея и просто отказываются молиться за самоубийц, иногда даже в тех случаях, когда на это получено благословение правящего архиерея. Это крайне тяжело для близких покончившего с собой, которые начинают чувствовать себя в Церкви какими‑то пасынками или париями, а зачастую просто отказываются от Церкви, а вслед за этим и от Бога. При этом надо иметь в виду, что самоубийству предшествует психическая болезнь, депрессия, нервные срывы, алкоголизм, наркомания и т. д., что уже до предела осложнило отношения умершего с его родственниками, поэтому они чувствуют за собой вину, пытаются что‑то предпринять, идут за помощью в храм и получают необоснованно резкий отказ, если просят там о помощи. Случаев таких тысячи.

Все это говорит о том, что нам необходимо пересмотреть отношение к самоубийству, понять и зафиксировать в церковном сознании, что это почти всегда результат тяжелой болезни, и поставить вопрос о том, как в условиях нашего времени Церковь может принять участие в профилактике тех заболеваний, которые ведут к самоубийству.

Вопрос же о молитве за самоубийц должен быть тщательно изучен и достаточно быстро решен в духе любви Христовой, ибо сегодняшнее состояние 'этой проблемы приводит к тому, что многие из наших соотечественников, веря во Христа, так и не переступают порог храма, а другие уходят из Православия в те протестантские конфессии, где этот вопрос в той или иной форме решен. Что же касается посмертной участи тех, кто сам себя лишил жизни, то нам ли решать, что будет с ними. Наше дело — просить Христа Жизнодавца за тех, кого на самом деле мы (кто‑то из нас, живущих) не уберегли от такого конца и не поддержали в их беде, с которой сами они справиться не смогли.

К вопросу о молитве за самоубийц примыкает другой, не менее важный — о молитве за некрещеных усопших. Еще 10 лет назад этот вопрос не стоял так остро, ибо умирали все‑таки, в основном, люди, родившиеся до 1917 г. или, во всяком случае, в 20–е гг., когда детей еще почти все крестили. Солдаты, погибшие во время Великой Отечественной войны, тоже были, в основном, крещеными. В течение последних лет ситуация резко изменилась — умирают теперь некрещеные, зачастую почти дошедшие до веры, до Бога, уже взявшие в руки Евангелие и почти обратившиеся ко Христу. Умирают люди, которые не стали христианами в силу того, что ни в детстве им родители не сказали о вере ни слова, ни потом не нашелся человек, который помог бы им, несмотря на безбожную атмосферу, открыть Бога, — в том, что они не стали верующими, опять‑таки виноваты не они, а мы сами. Кроме того, мы, верующие, их должники в том смысле, что на нашем жизненном пути нам встретился тот, кто обратил нас к вере, тогда как в их жизни этого не случилось.

Молитва за некрещеных умерших, разумеется, не может включать в себя канон Чина погребения ("В небесных чертозех доблии мученицы…"), ибо он представляет собой молитвенный плач по христианину, но тропари"Со духи праведных скончавшихся…", ектенья об усопших и молитва"Боже духов и всякия плоти…"здесь вполне применимы, ибо здесь мысль о том, что усопший исповедовал веру христианскую, не присутствует, — в них содержится только призыв к милосердию Божию, и ничего другого.

Естественно, что о молитве за некрещеных ничего не говорится в богослужебных указаниях, доставшихся нам от прошлого, ибо этот вопрос с эпохи Феодосия, т. е. с конца IV в., вообще не возникал, поскольку крещеными были практически все, теперь же, когда он встал перед нами до предела остро, мы, если не решим его, будем в своих собственных глазах выглядеть эгоистами, забывшими, словно об околевших животных, о своих усопших родственниках и друзьях, что абсолютно недостойно христианина.

Думается, что один из самых страшных грехов — это неблагодарность. Именно ее проявим мы к тем, кто умирает сегодня, так и не став верующими, христианами, православными, ибо среди этих людей найдутся наши родные, учителя, врачи, друзья и т. д., лица, сделавшие для нас немало добра и вообще бывшие во многих отношениях чище и лучше нас, что, следовательно, делает их больше христианами, чем мы. Не только келейной молитвы за них ждет от нас Господь, но и общей, церковной.

Знаю я и людей, которые, давно уже уверовав во Христа, отказываются креститься из‑за своих усопших, но некрещеных родных, ибо боятся, что, крестившись, будут разлучены с ними в жизни вечной. Здесь так же, как в случае с проблемой самоубийства, необходима серьезная богословская проработка. Не претендуя на решение вопроса (задача мне видится только в том, чтобы этот вопрос поставить!), отмечу все же, что в Евангелии от Луки (12: 47–48) содержатся высказывания, вселяющие в меня какую‑то надежду на возможность решения поставленной здесь проблемы, — Бог не может быть немилосердным по отношению к тому, кто не знал воли Его и поэтому не творил ее.

Вопрос, сформулированный в отношении усопших, касается и живых. Молитва о некрещеных родственниках и друзьях наших не просто возможна, но необходима. Если ко мне приходят и просят молиться о больном, а он некрещеный и вдруг умрет, — на ком будет грех? Наверное, все‑таки на мне. Бог, который говорит в книге Иезекииля (33:11):"не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был"

О том, кто во много раз больше, чем мы, крещеные, нуждается в помощи!