Со всем бесконечным богатством, которое мы можем в них открыть, слова "да будет свет" означают: "Да будет Свет Трисолнечный", "Да откроется Триединство Трех Светов", "Да будет Христос", "Да будет Бого-человечество". И Церковь в литургическом ликовании возглашает: "Слава Тебе, показавшему нам свет!"—"Свет истинный [Свет Христов] ...просвещает всякого человека, приходящего в мир" (Ин.1.9). Бог-Слово сошел в Адама прежде всех веков, отмечает Климент Александрийский. Как потрясает то, что Библия начинается не с сотворения, а с откровения о пред-Воплощении! В вечном присутствии Бога творение является становлением, оно проходит через "вечер" и через "утро", его существование есть "хождение перед лицом Божиим". Норма жизни состоит в том, чтобы двигаться в Боге, в поле зрения Бога, в Его сверкающем круге, внутри отношений, установленных Его Духом. "...Если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло" (Лк. 11.34). Если твое око видит Бога, то весь ты — в общении. Подобный видит подобного. Чтобы видеть солнце, надо, чтобы око было подобно солнцу. И это потому, что око не только улавливает свет, но также излучает свет; оно обнаруживает и видит человека, стоящею перед ним, потому что оно его освещает[239]. Вот почему в конечном итоге библейский реализм "ты" учит, что, когда человек говорит "я", он всегда отражает; это "я" — иконы, то есть того "ты", которое поставлено перед Лицом Божьим и которое живет только тем, что оно видит и слышит: "Сия есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога" (Ин. 17.3).

Но быть полностью иконой — это значит отражать Божественное общение в человеческом общении, и этому состоянию соответствует структура первоначальной человеческой клетки: согласно этой структуре каждый создан предстоящим другому — "перед" другим. Свобода первой четы состояла в том, что они всецело оставались в этом "да", сказанном взаимному существованию, во взаимном утверждении бессмертной любви. На некотором глубинном уровне слова "Я тебя люблю" означают:

"Мы будем жить всегда". В этом утверждающем "да" перед оком Вечного Бога два обращенных друг к другу существа обмениваются словами из Песни Песней: "Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему" (Песн. 2.16). Их существование — прозрачная взаимность, принадлежащая Богу. Один через другого и один в другом — таков способ принадлежать Богу, данный человеку.

Бог обращается к двоим, пребывающим во взаимности, и говорит им "ты": "...от всякого дерева в саду ты будешь есть" (Быт.2.16-17). В другом месте у потребляется множественное число от: "...плодитесь и размножайтесь... и владычествуйте [над землею]" (Быт 1:28).

Слово Божье установило эту взаимность стоящих друг к другу лицом и никогда не обращается отдельно к мужчине или к женщине, никогда их не разделяет.

Таково первоначальное, потустороннее состояние; из источника текут воды живые, ясные, прозрачные. Ничего их не возмущает, "все хорошо".

• 4 • Если в повествовании о шестидневном творении мира упоминается тьма (Быт. 1.2),то легко увидеть, что вначале этот термин обозначает лишь несуществующее или же благую, плодотворную потенциальность, тайну утробы. Также и выражение "Земля же была безвидна и пуста" (Быт. 1.2) — то, что не имеет ни формы, ни содержания, — говорит о меоническом потенциальном небытии (которое следует отличать от ouk-оп — изначального небытия как предельного понятия). Tohu wa bohu (Быт. 1.2) обозначает хаос, который есть больше, чем просто несуществование. Вот почему bara — слово, которое переведено глаголом творить (1.1), скорее имеет значение именно "придавать форму", "организовы вать". Первоначально существует только свет, и его отделение от тьмы есть чистое выражение закона контраста: бытие предполагает небытие, но не требует его виртуального существования; свет предполагает отсутствие света. Когда мы говорим, что всякий существующий в пространстве предмет имеет свою тень, то это только оборот речи, так как сама по себе тень не существует. Небытие—это тень существующего. Так, Сотворение мира вызывает появление света, бытия, жизни; утро и вечер отмечают последовательность событий; но ночь не наступает, она не имеет места в творении Божьем. Она не создана вместе со светом, о ней лишь упоминается как об отрицательном полюсе, как о чистой возможности.

Слова св. Иоанна Богослова "И свет во тьме светит, и тьма не объяла его" (Ин.1.5)[240] указывают на совершенно иную ситуацию: на некое расстройство, извращение порядка. Теперь, после грехопадения, сила небытия сгущается до такой степени, что тень в некотором смысле обретает собственное существование. Теперь тьма — производная от небытия, парадоксальным образом связанная с радикальным ouk-on, являющаяся его проявлением, — теперь она реагирует: она может принять или не принять свет; воспротивиться ему и вступить в противоборство; возникает демоническое, дыхание небытия заполняет трещины бытия. Согласно св. Григорию Нисскому[241], зло образует фантасмагорическое царство, населенное привидениями; мир служит необходимой опорой для их собственного существования и для того, чтобы создать эфемерную, паразитическую область, реальную только в отношении к времени. Выражение "тьма внешняя" [слав. кромешная} (Мф.22.13) означает стихию, вошедшую в мир извне, обманным путем, которая является чудовищным наростом, паразитическим придатком. Как говорится в притче о пшенице и плевелах (Мф.13.24-30), существующее и несуществующее до поры до времени переплетены. Сгущение тьмы все более и более усиливается; оно достигает своей высшей точки в эпизоде с Иудой (Ин.13.21-30). Иуда отказывается от евхаристического общения с Тем, Кто сказал: "Я есмь свет", и вступает в общение с Сатаной. "Сатана вошел в него", и он уже не может оставаться в светлом круге горницы: "он тотчас вышел", и, как отмечает св. Иоанн Богослов, "была ночь". Следовательно, ночь есть символ, точ ный образ его души: ночь его принимает как стихия, соответствующая его одиночеству. Ночь означает здесь ад, преисподнюю, которая его уже заключает в себя, и скрывает страшную тайну его пребывания лицом к лицу с Сатаной.

Но уже первая встреча со злом немедленно приводит к помрачению света. Библейский текст (Быт.3.1) называет змия хитрым. Лютер[242] отмечает, что этот термин — aphki— на древнееврейском языке означает: "тот, кто морщит нос, иронизирует и насмехается". Один богослужебный текст называет ад "всесмехливым" [стихира на стиховне в Великий Пяток вечера] то есть искажающим взаимоотношения и профанирующим их. Еще до произнесения какого-либо слова в том, как ведет себя Падший ангел, заметно искажение Божественных принципов: противоестественное отделение собеседницы от ее "другого" с целью разговора вызывает расщепление, онтологический раскол. Ибо, если Бог всегда обращается к мужчине и женщине вместе, то Сатана разъединяет эту двоицу: "...он сказал жене..." Мильтон в своем "Потерянном рае" настаивает на этом обстоятельстве. Поэт, обладающий интуицией, он говорит, что Сатана послал Еве во время сна дурное сновидение, которое должно было на следующее утро превратиться в каприз: Ева одна будет заниматься цветами, в то время как Адам станет подрезать деревья. Таким образом змий окажется наедине с Евой. И сразу же его слова: "подлинно ли сказал Бог?.." — грубо внедряются в душу, вселяя сомнение. Апостол Иаков говорит в своем Соборном послании (1.8), что тот, кто сомневается, есть человек с двоящимся сердцем, человек с двумя душами. Фауст у Гете скажет, что у него два сердца в груди, а Достоевский[243] увидит в этом одно из самых страшных и катастрофических проявлений чистого зла: раздвоение, разложение человеческого существа.

Если в греческом языке sumbolon (символ) означает "то, что соединяет, перебрасывает мост, объединяет", то слово diabolos (дьявол), того же самого корня, означает "то, что разделяет, разъединяет и разлагает". Если мы сравним следующие два отрывка из Священного Писания, мы сразу увидим два полюса нашего существования: одиночество, тьма — знание, свет. Когда "Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: "легион", потому что много бесов вошло в него" (Лк.8.30). Единство зла лишь кажущееся: ет свою истинную природу и рассыпается в "легион", в порочное множество "многих". Апостол Павел пользуется тем же выражением и утверждает: "Один хлеб [Христос], и мы многие [разложенные злом] — одно тело" (lKop.l0.17). Если хлеб, общение — это свет, то предел разложения, к которому приводит зло, есть ад: cheol по-древнееврейски, aides по-гречески означают " место, где уже ничего не видно" (id всанскрите — это корень глаголов "видеть, "videre"[244]). Это полное затмение Света-общения, предельное выражение одиночества, адское мучение; это невозможность быть отражением, быть иконой. Лик Божий сокрыт для бесовского, и в этом состоянии невозможно какое-либо лицезрение, предстояние друг другу — лицом к лицу.

• 5 • Наука зла учит существованию в тени Бога. "Если оно [око] будет худо, то и тело твое будет темно" (Лк.11.34), потому что оно уже не излучает света — оно ничего не освещает. Нездоровое око смотрит в сторону от Бога, оно косит; оно видит внешнее, фантасмагорическое, тьму[245]. Но как возможно такое существование? Учители духовной жизни обращают внимание на духовное вхождение внутрь себя, интериоризацию, о которой неоднократно говорится в Евангелии.

"Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему. Который втайне" (Мф.6.6). Ясно, что здесь "комната" означает глубину нашего духа: здесь происходит встреча с Богом, общение со Христом. Также и "пустыня" в повествовании об искушении есть самое тайное место, сердце в библейском смысле этого слова. Указания на такую интериоризацию открывают нам, что падение совершилось в глубинах духа. Именно внутри человека происходит затмение света, и человек видит себя выброшенным вовне, на поверхность, где все стало окаменевшей материей, изолирующим пространством, временем, которым измеряется умирание, природой с ее необходимостью, абсурдом и небытием. Свет также экстериоризируется, объективируется и становится лишь оптическим явлением. Но самая большая катастрофа происходит в структуре человеческого существа[246]. Отделение от Богаесть также разрыв внутри человека: разрыв проходит через первоначально единое, через связку "стоящих лицом к лицу друг с другом"; он разрезает это единое и делает его составные части внешними друг для друга. С этого момента единство "мужчина-женщина" распадается на "мужское" и "женское", поляризуется, и так возникает притяжение и отталкивание. Термины, выражающие общение, становятся терминами, указывающими на поляризацию: "Я — мой, принадлежу себе"; "Он — свой, принадлежит себе". Извращение отношений означает объективацию, то есть все превращает в объекты. Как только разрушается общение, возникает сознание господ и рабов. Все готово для того, чтобы мужчина воспринимал женщину как объект своего удовольствия или деспотической власти. Человек выпадает из поля зрения Бога, по отношению к Богу он — в тени; он входит в свою ночь, и вот почему Бог говорит: "Ajjecka! ...где ты?" (Быт.3.9).

Отчуждающий элемент проникает во все отношения: это расстояние. Предстояние друг другу, видение лица другого — все теряется в расстояниях, и с тех пор, через всю историю, один непрестанно говорит другому: "Ajjecka! ...где ты?"

Это смещение глубинных слоев человеческой природы подтверждается словами, с которыми Бог впервые обращается к каждому из первых людей в отдельности: "Жене сказал..." (Быт.3.16); "Адаму же сказал..." (Быт.3.17). Таким образом, данные библейского Откровения ясно показывают, что разделение между мужским и женским не составляет проблему физиологическую или психологическую, но духовную; она относится к области основной тайны, которая охватывает человеческое существо в целом.