– А если не секрет, то что за история? – спросил прокурор и поспешно оговорился: – Если, конечно, тут нет ничего интимного…

– Да какое там интимное, – слегка поморщилась Потоцкая, – я купалась, поскользнулась и вывихнула ногу. Было очень больно…

– А, вот в чем дело, – с почтительным пониманием кивнул прокурор.

– Да. И случилось это очень рано. Часов в шесть утра. В это время пляж совершенно пуст – позвать было некого. Я лежала и стонала, наверно, и тут вылез какой-то парень. Подошел ко мне. У меня на платочке лежала всякая мелочь: ну, ручные часы, перламутровый бинокль, сумка. Он схватил это и кинулся бежать. Я стала кричать. И тут откуда-то наперерез ему бросился Зыбин, нагнал его и отобрал. Вот так мы и познакомились.

– Ну я же говорю, иллюстрированный журнал «Огонек», роман с продолжениями, – усмехнулся Нейман, – что говорить! Умеете, умеете подносить события, Полина Юрьевна. А дело-то было так. Когда этот босикант подхватил сумку, Полина Юрьевна, конечно, закричала, а тут где-то шатался с великого перепоя и ждал похмелиться – это он сам нам объяснил – рыцарь Зыбин. Когда он услышал эти крики, он и гаркнул во всю глотку: «Ложь взад!» – а глотка у него луженая, труба. Босикант испугался, кинул сумочку и драпанул, а Зыбин подобрал и чин чином вручил все Полине Юрьевне. Вот так они и познакомились. Говорю все это с его слов и его слогом. История, конечно, чудесная, но нам она вроде бы ни к чему. Так что я велел Хрипушину изложить ее в самом сокращенном варианте.

– Нет, верно все так и было? – спросил восхищенно Мячин.

– Примерно, – кивнула головой Потоцкая. – Если не вдаваться в некоторые детали. Но вы тоже умеете подать материал, товарищ майор!

– Да уж будьте спокойны! Как-нибудь! – с легкой наглецой ответил Нейман.

– Но, значит, было и еще кое-что? – скромно поинтересовался прокурор.

– Было, – кивнула головой Потоцкая.

– Так вот это как раз «кое-что» нас больше всего и интересует, – сказал Нейман, – но вы как раз этого-то нам и не открыли.

– Ну, может быть, там какие-нибудь деликатные женские подробности, – шутливо нахмурился прокурор. – Вот все вам так уж и выложить! Нельзя!

– Нас женские подробности ни с какого бока не интересуют, товарищ прокурор, – жестко обрезал Нейман, чувствуя, что удушье его захватывает все глубже и глубже. На допросах он с ним справлялся сразу же: рявкнул, топнул, раз по столу, рраз по скуле зека, и словно прорвался в горле и груди какой-то давящий пузырь, и начался обычный продуктивный допрос без всяких дурочек. – Нас никакие женские дела абсолютно не интересуют, – продолжал он с тихой яростью, – мы просто просили Полину Юрьевну рассказать нам о политических настроениях Зыбина. Ну хорошо, встречались, купались, гуляли, так что ж, и все это молча? Были же и высказыванья какие-то! Конечно были!

Она ничего не сказала, только как-то особо поглядела на него. И от этого взгляда его снова замутило – он подошел к столику с графином, осторожно налил стакан до краев и так же бесшумно опорожнил его. Но удушье, то единственное в своем роде чувство, что сейчас все сорвется и полетит к черту, что сию минуту он заорет, застучит, заматерится, и разговор будет кончен, – не уходило. Но в то же время он отлично понимал, что ровно ничего не произойдет. Было ли это чувство мгновенной, все перехлестывающей ярости настоящим, или же он сам его придумал и взрастил, т.е. и вообще чувство ли это было или профессиональное приспособление, необходимое для его работы, – об этом Нейман никогда не думал и, следовательно, даже и не знал этого.