Значит – граница между Церковью и нехристианской культурой не есть линия фронта. Не все рожденное вне Церкви надо от имени Церкви осуждать и разрушать.

Знакомство с церковной историей (или, шире – с историей христианских стран) оставляет впечатление, что Церковь на словах стремилась соотнести с Евангелием все стороны человеческой и общественной жизни, но на деле она как бы молчаливо и с некоторой реалистической горечью признала, что «Царство Божие» на земле, в истории может быть лишь «горушным зерном» (Мф. 13:31). Торговым людям разрешалось продавать с прибылью; государевым людям – применять насилие, дипломатам – лукавство… Даже у палачей были духовные отцы (которые, очевидно, не ставили в вину то, что их духовные чада делали по «профессиональной необходимости»[9]).

И всем разрешалось веселиться. Нет, церковные проповедники обличали смех и смехотворство. И все же начальник, который на собрании объявляет бой опозданиям, но при этом не заводит «книгу прибытий и отбытий» сотрудников и реально не наказывает их за опоздания, по сути – разрешает опаздывать.

Вот и на Руси удивительным образом сочетались церковные проповеди, осуждающие смех и игру – и государственная (по крайней мере до XVI века[10]) поддержка скоморохов. Даже в начале XVII века ряженых принимали в архиерейских домах. И лишь «боголюбцы» середины семнадцатого века принялись всерьез переиначивать народную и государственную жизнь на всецело церковных началах (так, на свадьбе царя Алексея Михайловича впервые не было скоморохов). И эта серьезность очень скоро кончилась срывом: «боголюбцы» стали лидерами раскола. Люди, которым запретили смеяться, вскоре начали себя сжигать…[11]

Русские народные сказки (если знакомиться с ними не по авторским, литературно-приглаженным переложениям), также полны волшебства. Вот прочитал я в очередной анти-поттеровской брошюре, что «герои сказок – крещеные русские люди… Тут нет вживания героев сказок в мир их заклятых врагов – колдовских и волшебных участников сказок». Прочитал – и тут же пошел к тому книжному шкафу, где у меня стоит афанасьевское собрание русских сказок. Взял первый том, попавшийся под руку, и открыл первую же попавшуюся сказку (честно: не искал!). Оказалось – «Иван Быкович».

Ее главный (и, безусловно, положительный) герой рожден коровой. Он умнее, храбрее и сильнее царского сына. Он владеет магическим искусством оборотничества («поутру ранешенько вышел Иван Быкович в чистое поле, ударился оземь и сделался воробышком…»). Баба-яга ему помогает. Волшебной палочкой он действует не хуже Гарри Поттера: «„Вот тебе, Ванюша, дубинка, – говорит старик, – ступай ты к такому-то дубу, стукни в него три раза дубинкою и скажи: выйди, корабль! выйди, корабль! выйди, корабль! Как выйдет к тебе корабль, в то самое время отдай дубу трижды приказ, чтобы он затворился; да смотри не забудь! Если этого не сделаешь, причинишь мне обиду великую“. Иван Быкович пришел к дубу, ударяет в него дубинкою бессчетное число раз и приказывает: „Все, что есть, выходи!“ Вышел первый корабль; Иван Быкович сел в него, крикнул: „Все за мной!“ – и поехал в путь-дорогу. Отъехав немного, оглянулся назад – и видит: сила несметная кораблей и лодок! Все его хвалят, все благодарят». Старичок этот примечателен еще тем, что веки ему приподнимают 12 молодцев вилами (гоголевский Вий тут послабже будет). Женится Иван, в конце концов, на женщине, которая умеет превращаться в звезду не хуже каббалистической Лилит: «Вот плывут они день и другой; вдруг ей сделалось грустно, тяжко —ударила себя в грудь, оборотилась звездой и улетела на небо. „Ну, – говорит Иван Быкович, – совсем пропала!“ Потом вспомнил: „Ах, ведь у меня есть товарищи. Эй, старички-молодцы! Кто из вас звездочет?“ – „Я, батюшка! Мое дело ребячье“, – отвечал старик, ударился оземь, сделался сам звездою, полетел на небо и стал считать звезды; одну нашел лишнюю и ну толкать ее! Сорвалась звездочка с своего места, быстро покатилась по небу, упала на корабль и обернулась царицею золотые кудри»[12]

Так что не удастся отделить сказку про Гарри Поттера от русских сказок по критерию «какую бы сказку ни взяли мы для рассмотрения, вряд ли главный герой в ней окажется волшебником»[13]; «главный действователь волшебной сказки никогда не бывает волшебником»[14].

Следующая прочитанная мною русская сказка содержала рецепты чудес не менее конкретные, чем в роулинговской «школе волшебства». «В самую полночь собралось на эту лодку многое множество нечистых и начали промеж себя разговаривать: кто какие козни устроил. Один говорит: „Я между двух мужиков спор решил в противную сторону, и у правдивого руку отрезали“. Другой на то сказал: „Это пустое! Только три раза по росе покататься – рука снова вырастет!“… Наум все это слышал и на другой день вырастил свою правую руку»[15]. Вот ведь – положительный герой русской народной сказки подслушал совет беса и эта магия ему помогла… И куда только смотрела цензура![16]

А если еще вспомнить абсолютно точное описание колдовского действа в «Старике Хоттабыче» – то станет понятно, почему в советские времена так мало мужчин носили бороды: безбородое большинство, наверно, выщипывало всю растительность на лице, колдуя по рецепту Хоттабыча…[17]

Да, в сказках (и народных, и авторских) мало откровенно-евангельского. Но плохо ли это? Разве лучше будет, если Христос станет персонажем сказки? Лучше ли будет, если ребенок будет играть в пророков и апостолов? Не лучше ли сознательно разграничить мир сказочной фантазии и мир церковной веры? Не мудрее ли что-то оставить вне серьезного мира – чтобы хоть с чем-то можно было играть, шутить, притворяться, дурачиться?

Если по «благочестивым» мотивам спрятать от детей Гарри Поттера – то по ровно таким же основаниям придется спрятать от них «Илиаду» Гомера (языческие боги!) и «Гамлета» Шекспира (привидение!), «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя (бесы!) и «Сказку о золотой рыбке» Пушкина (грех искать помощи у рыбки, а не у Творца!), «Щелкунчик» Чайковского (деревянный идол ожил!) и «Хроники Нарнии» Льюиса, сказки Андерсена (просто сплошное волшебство!) и «Слово о полку Игореве» анонимного древнерусского монаха (опять языческие боги!)… Все книги, в которых кто-то из добрых персонажей молится языческим богам, берет в руки волшебную палочку, переживает волшебные превращения (в волка, лягушку, коня), подвергается действию злых заклятий и защищается от них с помощью оберегов или добрых волшебств.

Есть люди, которых эта опустошающая логика не пугает. Вот «православный» выпад против всякой вообще сказки: «Оккультная практика отразилась в волшебных сказках, которые по природе своей сопряжены с непременным языческим атрибутом – магией. Даже если сказка народная – это еще не является оправданием того антихристианского духа, который в ней зачастую заключен»[18].

Но голос обычая – все же на стороне тех, кто сказку не подменяет приходской былью.

БЫЛИ ЛИ АНТИЧНЫЕ МИФЫ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ШКОЛЕ?