Вернувшись несколько лет спустя из страны белых и узнав о горестном конце вождя молитвы, Шактас отправился за прахом отца Обри и Атала. Он добрался до места, где была миссия, и не узнал его. Озеро разлилось, саванна превратилась в болото, мост обрушился, каменья завалили не только могилу Атала, но и Сады смерти. Долго бродил там Шактас, потом пошел в пещеру отшельника; она заросла колючим кустарником и малиной, и в этих зарослях лань кормила детеныша. На Утесе последнего бдения валялось лишь несколько перьев из крыла пролетной птицы. Шактас сел на камень, обливаясь слезами, и тут из ближних кустов выползла змея, прирученная когда-то отшельником, и свернулась у его ног. Он согрел у себя на груди этого верного друга, одиноко живущего среди развалин. Сын Уталисси рассказывал, что, когда начало смеркаться, ему несколько раз чудилось, будто в вечернем тумане колышутся тени отца Обри и Атала. Эти призраки наполнили его благоговейным страхом и печальной радостью.

Потеряв надежду отыскать могилы своей сестры и отшельника, он совсем уже собрался уйти, но тут появилась лань, которую он видел в пещере, и начала скакать вокруг него. Затем она остановилась у креста, воздвигнутого в свое время отцом Обри. Теперь этот крест подмывала вода, он замшел, на его источенных червями перекладинах любили отдыхать пустынники-пеликаны. Шактас подумал, что благодарная лань привела его к могиле хозяина пещеры. Он принялся рыть землю под камнем, который некогда служил алтарем, и обнаружил скелеты мужчины и женщины. Не сомневаясь, что это и есть останки священника и Атала, погребенных, быть может, ангелами, он завернул их в медвежью шкуру и тронулся в обратный путь с драгоценной ношей за плечами, и все время слышал, как бренчат кости, точно стрелы в колчане смерти. Ночью он подкладывал сверток себе под голову, и ему снились сны, в которых любовь шла рука об руку с добродетелью. О чужеземец, взгляни, вон там лежит их прах вместе с прахом самого Шактаса».

Индианка замолчала, а я сразу встал, подошел к священным останкам и простерся перед ними. Затем, стремительно отойдя в сторону, воскликнул: «Так проходит на земле и благо, и добродетель, и разумение! Человек, ты всего лишь мимолетный сон, горестное видение, тобою движет несчастье, ты являешь собою нечто, только когда душа твоя погружена в скорбь, когда мысль твоя предана вековечной печали!»

В таких раздумьях я провел всю ночь. Чуть забрезжила заря, как мои хозяева покинули меня. Впереди шли молодые воины — они несли священные останки; шествие замыкали матери семейств с новорожденными на руках; старики были в середине — между праотцами и потомками, между воспоминаниями и надеждами, между утраченной отчизной и той, которую надлежало обрести. Сколько горючих слез льется из глаз, когда приходится покидать родную землю, когда с холма изгнания уходящий в последний раз глядит на кровлю, под которой был вскормлен, на реку, что протекает неподалеку от хижины и печально струит свои воды по заброшенным ныне отчим полям!

Обездоленные индейцы, я видел, как вы странствовали по пустынным просторам Нового Света с прахом праотцев за плечами! Хотя уделом вашим была нищета, вы оказали мне гостеприимство, а я ныне не мог бы отплатить вам тем же, ибо, как вы, стал странником и завишу от людской милости, только еще более обездолен, потому что не дано было мне унести в изгнание останки моих предков.

…после того как преподобный отец Маркет и несчастный Лассаль открыли Месшасебе… — Маркет Жак. (1643–1673) — французский миссионер-иезуит, путешественник, принявший участие в 1672 году в экспедиции по Миссисипи и оставивший заметки об этом походе; Лассаль Рене-Робер Кавелье де (1643–1687) — французский предприниматель, который в поисках новых торговых путей прошел верхнее и среднее течение Миссисипи; убит спутниками по экспедиции в 1687 году в районе Техаса.

Людовик XIV (1638–1715) — король Франции с 1643 года.

…на празднествах в Версале… — Версаль — пригород. Парижа, в 1682–1789 годах — резиденция французских королей.