нее создают суррогаты. Христианская вера носит вселенский характер, и ей присуща идея духовного единства человечества, братского единства во Христе. Казалось бы естественно думать, что прежде всего христианство должно помочь победе над раздором и достижению единства. Но могут ли исторические формы христианства, Церкви разных конфессий сыграть эту примиряющую и объединяющую роль?

Христианство заразилось раздором мира. Христианское человечество разорвано и враждует, и вражда эта иногда так велика, что дает сильный аргумент врагам христианства. Состояние христианства в Европе является соблазном для народов Азии, для индусов и китайцев и очень мешает успехам проповеди христианства. Все попытки сближения и соединения христианских вероисповеданий, особенно православных и католиков, до сих пор не имели успеха. Особенно бесплодны были попытки соглашения церковных правительств. Слишком многое походило на методы, которыми пользуются в международной политике. Владимир Соловьев был, быть может, единственный человек, возвышавшийся над историческими конфессиями, и он был всем существом своим устремлен к вселенскому христианскому единству. Интуиция всеединства была основной философской интуицией его жизни. Он перенес ее и в религиозную жизнь. Но формальные соглашения, которыми он хотел достигнуть соединения православной и католической Церкви, представляют устаревшую точку зрения, и в них тонула великая правда соловьевской жажды вселен–скости. Мы живем в другую эпоху, и сейчас центр тяжести должен быть перенесен в духовную жизнь.

210//211

Необходимо, конечно, прежде всего сближение самих христиан, взаимное ознакомление. Восточное христианство очень плохо знают, и его не так легко узнать, потому что оно менее оформлено, менее рациоализировано и социализировано, чем западное христианство. В направлении сближения и ознакомления уже немало сделано, особенно в отношениях православных и англикан. Но все убеждает в том, что достижение христианского единства предполагает новую эпоху в христианстве, новую углубленную духовность, как бы новое излияние Духа Св<ятого>в мир. Это будет означать религиозное преодоление ограниченности исторических конфессий, не интернационализм, что означало бы обеднение и движение в отвлеченность, а сверхконфессионализм, что означает обогащение и конкретность. В историческом христианстве был ослаблен профетический элемент, присущий христианству, и потому оно перестало играть активную и руководящую роль в истории. Была исключительная обращенность назад, к свету прошлого. Но должен возгореться свет, идущий от грядущего. Профетизм всегда предполагает свет грядущего. Это и есть эсхатологическое христианство. Усиление эсхатологизма, т. е. профетической обращенности к грядущему, должно быть характеристикой новой эпохи в христианстве. Мучающая нас слабость христианства, всех христианских Церквей перед бурными и сильными, часто демониальными движениями мира может быть объяснена тем, что оно находится как бы в антракте между христианством историческим, обращенным к свету, идущему от прошлого, и христианством эсхатологическим с его обращенностью к свету, идущему от бу-

211//212

дущего. Думаю, что и в православии была своя историческая ограниченность, которая должна быть преодолена, и оно нуждается в восполнении. Но в русских религиозных исканиях и русской религиозной мысли, возникших на почве православия, была устремленность к грядущему, на знаке Св<ятого>Духа, т. е. был сильнее элемент профетический и эсхатологический, чем в западном христианстве.

В новую христианскую эпоху должен происходить двойной процесс. С одной стороны, будет происходить усиление внутренней духовной жизни, т. е. началу качественному будет дано преобладание над началом количественным. Исключительно внешние формы богопочитания и внешние церковные институты не будут служить главным источником для характеристики состояния христианской жизни в мире. Это есть победа над тем, что можно было бы назвать социоморфизмом в религии, т. е. давлением социальных отношений людей, не вышедших еще из состояния рабства, которые распространяют свою власть и на самую догматику. Этот социоморфизм был одной из причин безбожия в мире. Приспособление к структуре общества и к господствующим в нем силам искажало христианство в истории и вызывало вражду. Духовную глубину христианства перестали замечать. Для того, чтобы христианство могло влиять на процессы, происходящие в мире, и просветлять тьму мира, оно должно быть независимо от этих процессов и этой тьмы, возвышаться над социальными отношениями людей, в которых порождаются все новые и новые формы рабства. Это одна сторона вопроса. Она может быть понята так, что христианство должно стать

212//213

менее социальным в дурном смысле слова, т. е. стать более свободным от определяемости социальной средой. Но есть другая сторона. Христианство должно стать более социальным, т. е. более раскрыть христианскую правду о человеческом обществе. Христианство из собственной глубины должно благословить социальное переустройство общества, а не восставать против этого переустройства во имя сохранения связи со старым обществом, несправедливым и совсем не христианским. Дело христианства не бояться социального движения в мире, не бесцельно бороться против него, а одухотворять его, стараться излечивать его от примешивающихся к нему ядов, от яда ненависти. Таково единственное верное отношение к коммунизму, который есть самое серьезное явление современного мира. Нужно перестать с ним внешне бороться, что оказывается лишь на руку фашизму, явлению гораздо более антихристианскому, нужно стремиться к его внутренней трансформации. Такая трансформация возможна, и она постепенно происходит. Христианская Церковь не может связывать себя с определенными политическими приемами и зависеть от них. Образование католических партий в Европе, как например в Бельгии, есть ошибка, и партии эти обычно уклоняются вправо. Но христианская Церковь не может не иметь своего отношения к социальной жизни и происходящей в ней борьбе, не может не совершать своих оценок, духовных и моральных, с высоты христианской истины. Христианству в чистом виде присуща идея братства людей и народов. Идея братского общества взята из христианства социалистическими и коммунистическими движения-

213//214

ми. Но христианство в истории заражалось интересами господствующих классов, окрашивалось в цвет общества, феодального или буржуазного, освящало самые ненавистнические националистические идеологии. Слишком многое в исторических конфессиях определялось не из глубин христианской истины, а из относительных особенностей в исторической судьбе народов, из различия народных душевных типов. И исторически относительное нередко догматизировалось и выдавалось за абсолютную истину. Исторический спор католичества[, которое по преимуществу христианство западное, и православие]1, которое есть по преимуществу христианство восточное, принимал характер спора церковно–догматического. И эти две ветви христианства разделяет разное понимание организации Церкви. Но бесспорно огромную роль играли различия исторических путей со всей их относительностью, особенности национальных характеров, разные типы духовного опыта, которые одинаково должны были быть признаны христианами. В доме Отца обителей много. Но зависимость христиан от процессов истории, приспособление к кристаллизовавшемуся строю общества были так велики, что многообразие, которое должно быть богатством бытия, превращалось в источник раздора и вражды. Единство противополагалось многообразию, в то время как они совсем не противоположны. Отностительному придавалось абсолютное значение. Только движение в глубь духовности может преодолеть этот раздор, связанный с властью исторически относительной, с социальными влияниями.

Мир проходит не только через кризис социальный, но и через глубокий кризис культуры. Многие

214//215