Есть два великих символа в социальной жизни людей — символ хлеба, с которым связана самая возможность жизни, — и символ свободы, с которым связано достоинство жизни. Самое трудное соединение хлеба и свободы. Как накормить людей, не отнимая у них свободы? Демократии при капиталистическом строе утверждают формальную свободу, не давая хлеба. С другой стороны подстрекает соблазн Великого Инквизитора у Достоевского — дать хлеб, накормить, отняв у человека свободу. Социальный вопрос, мучающий человеческие общества, или совсем не решается реально и тонет в бесконечных речах, или ре-

270//271

шается без свободы и против свободы. Власть экономики распространяется и на духовную жизнь людей, на их совесть и мысль, которые признаются лишь эпифеноменом. В капиталистическом хозяйстве было одно рабство, в плановом хозяйстве может быть другая форма рабства. Тут мы стоим перед мучительным вопросом: почему все нет и нет свободы в советской России, кто виноват в этом? Самый легкий ответ, что виновата власть, но и самый поверхностный. Власть имеет лишь функциональное значение в жизни народа, и не следует слишком преувеличивать ее значение ни в плохую, ни в хорошую сторону.

Маркс совсем не думал, что человеческое общество всегда будет находиться во власти экономики. Он видел в этой власти лишь зло прошлого, лишь слабость человека, не овладевшего еще стихийными силами природы и стихийными силами общества, распадающегося на враждующие классы. Но наступит час освобождения, и произойдет «скачок из царства необходимости в царство свободы». Такова была мечта Маркса. Русская коммунистическая революция, которая произошла не столько по Марксу, сколько во имя Маркса, совсем не означает, что час этого освобождения пробил. Русский народ все еще живет в царстве необходимости, под двойной властью экономики. Россия была страной экономически отсталой, к тому же разоренной войной и первыми годами революции. Необходима была острая индустриализация России, не только для процветания русского народа в будущем, не в настоящем, но и для подготовки к возможной войне, грозившей со стороны Германии. Этот процесс индустриализации России происходил в ус-

271//272

ловиях нарождающегося, еще не установившегося социалистического строя. Процесс был очень тяжелым, мучительным, жертвой его падали живые люди. Тут сказалась обычная жестокость истории в отношении к страдающей человеческой личности. Теперь известно, что благодаря этому мучительному процессу Россия победила Германию. Экономическая необходимость не давала русскому народу возможности свободы дышать и свободы двигаться. Но есть еще другой источник власти экономики в России, и за него ответствен правящий слой, вдохновленный определенной идеологией. В советской России властвует жестокая экономическая необходимость. Но властвует и идеология, которая видит в экономике первичную реальность человеческой жизни, во всем же остальном видит эпифеномен или надстройку. Это теория экономического материализма, или, как теперь предпочитают говорить, диалектического материализма. С этим связана неэкономическая, а идеологическая причина затруднений свободы в России. Это и есть то, что называют тоталитаризмом, который есть всегда идеология, миросозерцание. Это и есть форма марксизма, соответствующая времени, когда еще невозможен скачок из царства необходимости в царство свободы. Но нужно признать, что на русскую жизнь влияет не только экономическая необходимость, но также и идеология, которая ставит духовную жизнь и мысль в зависимость от экономики. Русские марксисты–коммунисты думают по Гегелю, что свобода будет продуктом необходимости. Но необходимость все еще не порождает свободы. Не думаю, чтобы у руководителей советской России была мысль о деспотическом власт-

272//273

вовании над людьми, была самодовлеющая воля к могуществу, как она была в Германии. Но у них есть уверенность, что до скачка в царство свободы нужно пройти через суровую, жестокую необходимость, охватывающую всю жизнь без исключения. Вот эта власть экономической необходимости, охватывающей всю жизнь, и есть тоталитаризм, мешающий свободе духа, совести, мысли, слова. Власть экономической необходмости в социалистическом режиме можно в принципе мыслить без власти подобного рода идеологии. И нужно надеяться, что такая власть тоталитарной идеологии будет внутренне преодолена под влиянием творческих процессов жизни. Тогда не абсолютная, но относительная свобода будет завоевана до того скачка в царство свободы, который диалектически мыслил Маркс. Даже при очень тяжелых требованиях индустриализации страны вполне возможна свобода мысли. Без свободы мысли и наука не может нормально развиваться.

Свобода в советской России понимается исключительно как возможность коллективной активности, изменяющей мир. Но такое понимание сводобы подходит для экономического строительства, очень еще связанного с царством необходимости, оно мало подходит для творчества культуры и для духовной жизни, которые стоят ближе к царству свободы. Свобода имеет еще другой смысл как выражение независимости человека от абсолютной власти общества и государства, от власти стихий мира. Эта свобода не была еще в глубине раскрыта в античном греко–римском мире, который знал лишь религию, связанную с племенем, национальностью, государством–городом.

273//274

Монистическая тоталитарная система неизбежно возвращает к языческому отношению к обществу и государству. Свобода духа в принципе была завоевана христианскими мучениками, отказавшимися воздавать божеские почести Кесарю. Фактически, историческое христианство слишком часто отказывалось от этих завоеваний свободы. Но декларация прав человека1 имеет христианский источник. Познаете истину, и истина сделает вас свободными. Это сказано в Евангелии. Но это сказано не об истине, которая насильственно навязывается, а лишь об истине, которая свободно познается и принимается, об истине духовной освобожденности, которая исходит не от необходимости. Трудность свободы в нашу эпоху в том, что социальное переустройство мира, перед которым мы стоим, неизбежно умаляет и ограничивает свободу,. так как требует сосредоточенности над организующей работой над материей. И доля необходимости в этой работе больше, чем доля свободы. И величайшая задача духа в том, чтобы сохранить при этом внутреннюю свободу духа. Нужно еще сказать, что одержимость страхом врага очень мешает свободе. Обещают свободу, когда враг будет побежден. Но враг является все в новых и новых формах, и час наступления свободы отодвигается все дальше и дальше. Нам говорят, что нужно замирение людей и обществ, чтобы наступили свободы. Но ведь речь идет не об абсолютной, а об относительной свободе, речь идет о человеческом отношении к истине, которое спорно. Относительная свобода нужна и тогда, когда не произошло еще скачка из царства необходимости в абсолютное царство свободы, она не менее нужна, чем хлеб.