ловиях нарождающегося, еще не установившегося социалистического строя. Процесс был очень тяжелым, мучительным, жертвой его падали живые люди. Тут сказалась обычная жестокость истории в отношении к страдающей человеческой личности. Теперь известно, что благодаря этому мучительному процессу Россия победила Германию. Экономическая необходимость не давала русскому народу возможности свободы дышать и свободы двигаться. Но есть еще другой источник власти экономики в России, и за него ответствен правящий слой, вдохновленный определенной идеологией. В советской России властвует жестокая экономическая необходимость. Но властвует и идеология, которая видит в экономике первичную реальность человеческой жизни, во всем же остальном видит эпифеномен или надстройку. Это теория экономического материализма, или, как теперь предпочитают говорить, диалектического материализма. С этим связана неэкономическая, а идеологическая причина затруднений свободы в России. Это и есть то, что называют тоталитаризмом, который есть всегда идеология, миросозерцание. Это и есть форма марксизма, соответствующая времени, когда еще невозможен скачок из царства необходимости в царство свободы. Но нужно признать, что на русскую жизнь влияет не только экономическая необходимость, но также и идеология, которая ставит духовную жизнь и мысль в зависимость от экономики. Русские марксисты–коммунисты думают по Гегелю, что свобода будет продуктом необходимости. Но необходимость все еще не порождает свободы. Не думаю, чтобы у руководителей советской России была мысль о деспотическом власт-

272//273

вовании над людьми, была самодовлеющая воля к могуществу, как она была в Германии. Но у них есть уверенность, что до скачка в царство свободы нужно пройти через суровую, жестокую необходимость, охватывающую всю жизнь без исключения. Вот эта власть экономической необходимости, охватывающей всю жизнь, и есть тоталитаризм, мешающий свободе духа, совести, мысли, слова. Власть экономической необходмости в социалистическом режиме можно в принципе мыслить без власти подобного рода идеологии. И нужно надеяться, что такая власть тоталитарной идеологии будет внутренне преодолена под влиянием творческих процессов жизни. Тогда не абсолютная, но относительная свобода будет завоевана до того скачка в царство свободы, который диалектически мыслил Маркс. Даже при очень тяжелых требованиях индустриализации страны вполне возможна свобода мысли. Без свободы мысли и наука не может нормально развиваться.

Свобода в советской России понимается исключительно как возможность коллективной активности, изменяющей мир. Но такое понимание сводобы подходит для экономического строительства, очень еще связанного с царством необходимости, оно мало подходит для творчества культуры и для духовной жизни, которые стоят ближе к царству свободы. Свобода имеет еще другой смысл как выражение независимости человека от абсолютной власти общества и государства, от власти стихий мира. Эта свобода не была еще в глубине раскрыта в античном греко–римском мире, который знал лишь религию, связанную с племенем, национальностью, государством–городом.

273//274

Монистическая тоталитарная система неизбежно возвращает к языческому отношению к обществу и государству. Свобода духа в принципе была завоевана христианскими мучениками, отказавшимися воздавать божеские почести Кесарю. Фактически, историческое христианство слишком часто отказывалось от этих завоеваний свободы. Но декларация прав человека1 имеет христианский источник. Познаете истину, и истина сделает вас свободными. Это сказано в Евангелии. Но это сказано не об истине, которая насильственно навязывается, а лишь об истине, которая свободно познается и принимается, об истине духовной освобожденности, которая исходит не от необходимости. Трудность свободы в нашу эпоху в том, что социальное переустройство мира, перед которым мы стоим, неизбежно умаляет и ограничивает свободу,. так как требует сосредоточенности над организующей работой над материей. И доля необходимости в этой работе больше, чем доля свободы. И величайшая задача духа в том, чтобы сохранить при этом внутреннюю свободу духа. Нужно еще сказать, что одержимость страхом врага очень мешает свободе. Обещают свободу, когда враг будет побежден. Но враг является все в новых и новых формах, и час наступления свободы отодвигается все дальше и дальше. Нам говорят, что нужно замирение людей и обществ, чтобы наступили свободы. Но ведь речь идет не об абсолютной, а об относительной свободе, речь идет о человеческом отношении к истине, которое спорно. Относительная свобода нужна и тогда, когда не произошло еще скачка из царства необходимости в абсолютное царство свободы, она не менее нужна, чем хлеб.

274//275

Свобода не легкая, а трудная вещь. И человек не может позволить себе такой легкости, как отказ от свободы. Сказать, что свобода есть право, есть то, что человек требует для себя, означает еще поверхностное состояние сознания. Гораздо глубже сказать, что свобода есть обязанность человека, есть то, что требуется от человека, потому что в этом его достоинство. Человек есть существо естественно живущее в царстве природной и общественной необходимости. Но он призван к освобождению, и в этом освобождении он достигает своей полной человечности. Но не для себя лишь он должен искать свободы, свободу для себя любили все тираны мира, он должен искать ее и для других, для своих братьев по человеческому образу, искать не формальной только, но и реальной свободы. На пути этом много затруднений, ибо трудна свобода.

О СВОБОДЕ ТВОРЧЕСТВА

Первая публикация: О свободе творчества. — Встреча. — Нояб. 1945. — №2. — С. 2–4. (Клепинина, №461)

Воспроизводится по изд.: Истина и откровение. СПб.: Изд–во Русского Христианского гуманитарного института, 1996.

Речь будет идти не о свободе в политической жизни, а о свободе в творчестве духовной культуры, в мысли, в литературе, в искусстве.