барокко в Европе долгое время господствовал, он был и модой, но не в своих творческих зачинаниях. Наиболее оригинальные романтики или символисты были зачинателями, новизна в них зачиналась из свободы.

Так и во всем. Философ зависит от всей истории философской мысли и от культурной среды своего народа, но в философии была новизна, было зачина–ние, и это всегда исходило из внутренней свободы философа. В возможности творческой свободы величайшая тайна человеческого существования, не только в культуре, но и в личной жизни людей, которая тоже должна быть творческой. Культура предполагает связь, и она всегда вставлена в историческую перспективу, но она дряхлеет и умирает, если в ней нет свободного творческого зачинания.

Поэтому в культуре всегда есть два начала: традиции и творческой свободы. Без традиции нет связи и нет смысла исторической судьбы. Причем и традиция совсем не есть охранение, мешающее творческому развитию, она есть внутренняя связь с творчеством прошлого, с культурными ценностями прошлого. Без свободы творчества нет новизны, нет возрастающей и восходящей жизни, есть умирание. История культурного творчества знает разрывы с прошлым, бурные восстания, особенно против ближайшего прошлого. Революция нужна не только в жизни политической, но и в жизни культурной. Но великое, вечно ценное прошлое всегда остается в глубине и к нему всегда возвращаются… В советской России есть отталкивание от русского культурного

279//280

ренессанса начала XX века, но есть возврат к великой русской литературе XIX века. Позже и ценности культурногоренессанса начала века вернутся и войдут в творчество будущего. Без связи с прошлым, без памяти, культура так же не существует, как не существует без свободы.

Может ли быть «социальный заказ» в искусстве, равно как и в философии? Не убивает ли он творчество? Этот вопрос нельзя рассматривать формально. Внешний социальный заказ, исходящий от государственной власти, конечно, убийствен. Но он может, иметь и другой смысл. Совершенно неверно, напр<и-, мер>, думать, что в Греции было так называемое,.«истое искусство и что ее великие творцы были инди-. видуалистами. Греческая трагедия была всенародным искусством, имевшим религиозный смысл. Эсхил в известном смысле исполнял социальный заказ афинского государства–города, и он сознавал это. Но это соответствовало внутреннему миросозерцанию Эсхила, его собственной вере и совсем не походило на внешний приказ. Только потому греческая трагедия могла быть великим искусством. Тут было не насилие над творческой личностью со стороны общества, а органическое пребывание — в обществе и народе, или духовном организме.

Таково было всякое религиозное искусство. Таковы были строители средневековых храмов. Таков Данте и искусство ренессанса, еще связанного со средневековьем. По старой терминологии этим отличаются «органические» эпохи от эпох «критических».

Но вот пример, который может производить впечатление социального заказа, исходящего сверху, между тем речь идет о великом искусстве. Вергилий исполнял социальный заказ цезаря Августа, когда пи-

280//281

сал «Энеиду». Режим цезаря Августа был тоталитарный режим. Август стремился к возрождению Рима, к спасению его от разложения, и потому прежде всего хотел возрождения римской религии как основы всего обновленного строя. Он встретил гениального поэта, который по своей вере, по своему патриотическому чувству соответствовал его замыслу. Вергилий творил свободно, из глубины, из своей религиозно–патриотической веры. Но внешне на нем лежит печать века Августа и его тоталитарного строя. Самый замысел возрождения римской религии был безнадежен, не этой религии принадлежало будущее. Но Вергилий будет признан предшественником христианства, наиболее близким к христианству из язычников. Он будет сопровождать Данте в его путешествии по потустороннему миру. Творчество Вергилия не было индивидуализмом в новом, устаревше–новом, европейском смысле, но было свободным.

Всенародное по своему значению искусство не может быть достигнуто на почве материалистического мировоззрения, которое есть не культура, а поверхностное просвещение и создано верхушками буржуазных слоев XVIII века и в XIX веке было вульгари–зовано на почве естественных наук. Маркс, который совсем не походит на Бюхнера и Молешотта, в сущности не был материалистом, он гораздо сложнее. Он вышел из недр германского идеализма и кое‑что из него навсегда сохранил. Материализм связан с поверхностью, а всенародность искусства достигается лишь из глубины, где отдельный творящий человек приобщен к судьбе своего народа и всего человечества. Поэтому в великом творчестве всегда соединяют-

281//282

ся традиции и свобода. Традицию же не нужно понимать консервативно: нужно понимать как творческую связь, как победу памяти над властью времени.