ях равенства и общества. Равенство  – довольно‑таки бессодержательная и уж, во всяком случае, отрицательная идея; в лучшем случае она обозначает, что свобода для всех должна быть завоевана, в худшем,  – что для всех должно существовать рабство. Важно ведь, о равенстве кого и чего идет речь. Равенство нулей есть важная арифметическая истина, но вряд ли можно признать эту истину социальной и моральной правдой. Равенство должно быть подчинено идеям свободы и индивидуальности, т. е. допустимо и желанно только равенство свободных индивидуальностей, которые должны существовать прежде, чем будут уравнены в своих правах. В этом  – относительные преимущества анархической постановки проблемы перед социалистической, но анархическая свобода сама по себе так же мало может создать, как и социалистическое уравнение.

Анархизм берет своей исходной точкой вековечную распрю между личностью и обществом, справедливо указывая, что вражда эта не может быть замирена и в обществе социалистическом, так как лежит глубже противоположности классов. Анархический индивидуализм пытается заглянуть в метафизическую подпочву социальной действительности и увидеть в глубине раздор не социального уже порядка, усматривает борьбу иных, сверх–социальных и над–социальных сил. Существует противоположность и вражда не только между обществом и государством, не только между одними общественными силами и другими, но и между началом личным и началом общественным, между личной свободой и всякой общественной властью. Анархизм вплотную подходит к вопросу обобщественности личностей, о соборном соединении личностей, и этим радикально отличается и от социализма и от всех других учений, положивших в основу общественность безличную. Социализм не понимает, что не только всякая власть, хотя бы и пролетарская, хотя бы и всенародная, но и всякое общественное соединение невыносимо для личности, враждебно ей и отвратительно, если соединение это не на личном начале покоится, не поставило личности во главе угла. Но общество социалистическое так же враждебно личности, так же безлично, как и общество буржуазно–капиталистическое или феодально–крепостническое.

[193]

Анархизм понимает отрицательную сторону вопроса и потому идет дальше социализма, смотрит глубже. В нем нет этого беса устроения, затемняющего сознание. Очень наивно было бы думать подобно некоторым эклектикам нашего времени, склонным все примирять, что анархизм есть только дальнейшая ступень социализма: сначала‑де пройдем этап социализма, а затем и анархизм наступит. Нет, уж если вы до последнего конца пройдете путь социализма, то до анархизма никогда не дойдете, поздно будет думать об анархической свободе и личном начале, слишком далеко зайдет победа начал противоположных. Распря между личностью и обществом носит трагический характер, и не может наступить мир в плоскости социально–позитивной, в которой всегда будут господствовать отвлеченные тенденции социализма и анархизма. Примирение личности и общества в личной общественности, в соборности личностей возможно лишь в перспективе религиозной. Только теократия может соединить совершенный социализм, общественное соединение людей, с совершенным анархизмом, освобождением личности от всякой власти, но в ней начинается переворот мистический, а не только социальный.

То, что мы называем религией социализма, и то, что называем религией анархизма,   – противоположны: первая упирается в окончательную связанность и порабощенность, вторая  – в окончательный распад и атомизированность частей мира. Но есть анархизм не отвлеченный и не самодовлеющий, подчиненный высшему началу, и его правда может быть соединена с правдой нейтрального социализма. Анархизм находится в глубоком идейном родстве не с социализмом, а с либерализмом, даже тождествен с ним по своей идеальной сущности. Сопоставляю с анархизмом не исторические искажения либерализма, не буржуазную эксплуатацию принципов либерализма, а действительные принципы либерализма. В основе как анархизма, так и либерализма лежит идея самоопределения личности, прав личности, ограничивающих всякую общественную власть, им одинаково присущая страсть к свободе. Тактика насилия, чуждая либерализму, не есть необходимый признак анархизма и не всяким анархизмом одобряется. Спенсер одинаково может быть назван и либералом и анархистом, он решительный враг государства, жаждет полного ус-

[194]

транения государства и провидит безгосударственную общественность, регулируемую свободной нравственностью, но в качестве эволюциониста допускает уничтожение государства лишь путем длительного развития, а не внезапного переворота. Политические идеи Спенсера совсем не так и плохи, как его экономические идеи. Он ненавидит социализм, но хотел бы уничтожить его не усилением государственной власти, а ослаблением ее. Принцип laisser faire, laisser passer [86], очень плохой в жизни экономической, в применении к обществу, совсем не так плох в жизни политической, в применении к государству. Настоящий, идейный либерализм всегда антигосударствен, анархистичен по своей основной тенденции, и столь распространенный тип государственного либерализма, с любовью прибегающего к крепкой власти, есть жалкий компромисс, постыдное прикрытие либеральными словами самых поработительных желаний. Либералы панически боятся социалистов, мотивируя свой страх тем, что социализм уничтожает свободу, совершает насилие, усиливает деспотизм государства, и по этому случаю готовы совершить над социалистами какое угодно насилие, отменить все свободы, призвать государство к военной диктатуре. Германские либералы дошли до такой низости и бесстыдства, что защищали исключительные законы против социалистов. Либералы дрожат и за судьбу свободы, а за судьбу своего привилегированного положения в обществе и своей собственности. Иначе либералы либерально боролись бы против социалистов, идеями боролись бы, свободу противопоставляли бы насилию, а не государственные тюрьмы, виселицы и ружья. Чистый и честный либерализм всегда антигосударствен, никогда не загрязнит и не опозорит себя общением с государственным насилием и внутренне тождествен с анархизмом.

Идеальное, метафизическое обоснование либерализма можно искать только в теории естественного права; позитивисты плохо обосновывают либерализм и склоняются неизбежно к государственным теориям прав личности. Юридический позитивизм никаких безусловных и неотъемлемых прав не признает и свободу личности подчиняет утилитарным государственным критериям. Декларация прав диктуется Разумом, а не позитивными

[195]

желаниями людей, свобода личности имеет источник внутренний, метафизический, а не внешний, эмпирический. Либерализм, основанный на естественном праве, утверждающий неотъемлемые права и безусловное значение свободы, не может не быть антигосударственным и в последнем своем развитии и раскрытии неизбежно ведет к анархизму, к идеалу безвластия, как бы ни понимались пути к общественной свободе и какая бы тактика ни применялась. Естественное право есть настоящая основа не только либерализма, но и анархизма, лишь его можно противопоставить притязаниям государства, только им можно ограничить власть. Всякое положительное право, с которым мы остаемся, отвергнув право естественное, имеет своим источником государство и потому не может быть ему противополагаемо. И все анархисты, несмотря на свой наивный позитивизм, держатся теории естественного права, признают естественные права и естественную свободу индивидуума, хотя бы на словах и отказывались от таких метафизических идей. С другой стороны, такие идеалистические сторонники естественного права, как Кант и Фихте, приходили в конечном пределе к анархизму, хотя и самому мирному в тактическом отношении. Анархисты часто отрицают не только государство, но и право, забывая, что без признания безусловных прав индивидуума анархизм теряет всякую почву. Отрицая государство, анархизм тем более должен утвердить право. И анархизм и либерализм одинаково имеют свою основу в метафизическом индивидуализме, в признании особенного, сверх–эмпирического значения за индивидуумом, в признании за ним прав не позитивного и не государственного происхождения, в безусловной оценке его свободы. Индивидуум на эмпирической и позитивной почве слишком неуловим, не поддается даже констатированию и притязания его не могут быть обоснованы. Индивидуум, личность есть метафизическая монада, свободно самоопределяющаяся и в себе заключающая источник своих прав  – вот принципиальная основа как либерализма, так и анархизма, сколько бы ни открещивались либералы и анархисты от метафизики. Анархическая (да и либеральная в идеальном, чистом виде) вера в добрую, благую, справедливую природу человека и есть метафизический индивидуализм.