§ 60. ПРИРОДНЫЕ ЭНЕРГИИ КАК ЛОГОС ЛИЧНОСТНОЙ ИНАКОВОСТИ

Теперь мы можем утверждать, что логос есть проявление личности посредством природных энергий. В предыдущей главе мы определили энергии как универсальную способность природы к раскрытию своего личного способа бытия. Мы познаём природу только как содержание личности. Иначе говоря, мы познаем только способ, каким бытийствует природа, и это знание становится доступным для нас благодаря энергиям природы, являющим логос личностной инаковости. Беседа, письменная речь, мимика, жест, художественная практика, эрос — все это энергии, или способности общей природы, которые являют логос личностной инаковости. Личность в ее экстатической соотнесенности — всегда логос, и этот логос есть проявление энергий природы, в которых становится явной личностная инаковость.

В перспективе такого онтологического истолкования логоса мы получаем возможность вновь обратиться к реальности космического логоса и увидеть мир как логос: как проявление личной созидательной энергии. Глядя на вещи как на "творения", мы связываем логосы вещей с энергиями, или "волениями" творящей личности. Максим Исповедник говорит: "Логосы сущих, от века, соответственно божественному знанию, предупорядоченные в Боге и незримые, каковые у Божьих людей принято называть также благими волениями, созерцаются мыслью, исходя из творений. Ибо все творения Божьи, по природе, вкупе с должной наукой, созерцаемые нами в познании, тайно возвещают нам логосы, согласно которым они возникли, и вместе с тем выявляют в себе цель, преследуемую Богом при каждом творении, согласно чему и небеса повествуют о славе Божьей, и твердь возвещает о создании рук Его. Ибо вечная сила и божество — это соединенное с сущими промышление и энергия, проистекающая из промыслительного"[494].

Вся природная действительность логосна в той мере, в какой логосы сущих не замыкаются в самих себе, а соотносятся с личными энергиями, или волениями Бога, образуя стройную систему логосов, "согласно которой и самой целостности, и частям целостности свойственно проявляться и быть, как если бы они заключали в себе светоносную причину самих себя"[495]. Логосная структура мира, космическая симфония, или литургия, логосов онтической реальности отображает единовидность бытийного начала сущих — личность Бога–Слова, явленную в энергиях божественной сущности[496].

Таким образом, когда мы говорим о возможности познать Бога через свидетельство мира, то соотносим логос мира не с некоей безличной Первопричиной, а связываем его, как возможность личного проявления, с самим Богом. И эта связь не есть отношение части к целому или относительного к абсолютному, потому что в пространстве личного проявления нет количественных категорий. Принять логос вещей — значит обрести опыт личного отношения. Мы открываем в логосе мира второй член этого диалектического отношения, которое может быть пережито лишь как общение личностей, общение в экстатично–любовной взаимности. В границах этого жизненного общениялогосное бытие человека и логическая структура и единовидность мира являют свою "изначальную" бытийную предпосылку — Личность Бога–Слова. "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть" (Ин 1:1–3).

Глава вторая ОБРАЗ (ИКОНА) КАК "СЕМАНТИКА" НЕ–УСЛОВНОГО ЛОГОСА

§ 61. ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКАЯ ОНТОЛОГИЯ КАК ПРЕДПОСЫЛКА УСЛОВНОЙ СЕМИОЛОГИИ

Если принять за отправную точку проблемы познания первичное значение слова ἀ–λήθεια (истина): проявление, не–потаенность, — тогда определение "горизонта" проявления будет иметь решающее значение для проблемы познания и послужит основанием для построения гносеологии — теории или науки о проблемах познания. Если не–потаенность сущих, их выход из сокрытия предполагает и определяет некоторый объективный "горизонт" проявления — горизонт времени, согласно онтологическим представлениям Хайдеггера, — тогда гносеология с необходимостью имеет феноменологический характер. Познание есть явленный во времени выход из сокрытия, отличение при–сутствия от от–сутствия, то есть проявление отстояния от сущности. Оно не исчерпывается ни сведением феномена к общей "идее", ни схватыванием его сущности мыслью. Познание — это сознание проявления как способа бытия существующего. Проявление осознается как определение времени, а время образует тот единственный горизонт, в котором существующее выходит на свет, кажет себя.

Проявлением отстояния от сущности, то есть познанием сущих как феноменов, в конечном счете конституируется опыт дистанции между человеком и пред–метами в их недостижимой сущности. Человек постигает способ бытиявещей — их истину — как проявление, а проявление — как темпоральность. Но осмысление проявления, то есть сознание времени, присущее только человеку, есть просто необходимое и достаточное условие явленности феноменов. Оно не отменяет самосокрытия сущности, дистанции между человеком и скрытой сущностью вещей[497].

Разум (λόγος) высвечивает такое отстояние от сущего и определяет пред–меты. Разум наводит мост через пропасть между субъективностью познания (die Subjektivität des Erkennens, согласно формуле Гуссерля[498]) и объективностью "семантического" содержания знания (die Objektivität des Erkenntnisinhaltes). Знание — это всегда опыт или сознание проявления, но проявления некоторой вещи: оно всегда имеет "семантическое" содержание. Таким образом, в разуме "семантическое" содержание знания получает объективно–формальное выражение, так что становится возможным его практически использовать, выводить из него практические следствия при помощи необходимых условных схем.

Следовательно, пока гносеология, проистекающая из феноменологического понимания онтологии, опирается на сознание отстояния от сущности, на истину как временную явленность, она неизбежно объективирует знание "сущностей" в пространстве "семантики" предметов. Объективное содержание знания оформляется разумом в понятие, в означаемое (signifié), чтобы лингвистически — в слуховом образе (image acoustique) — выразилось означающее(signifiant)[499]. Так термины познания становятся терминами языка. Никакое знание не дифференцируется и не определяется до тех пор, пока не выразится в языке. Схватывание понятий (concept‑signifié)[500] возможно только в их связи со слуховым образом: мы мыслим слуховыми образами даже тогда, когда не произносим их вслух[501].

Слуховой образ оформляет — то есть определяет и исчерпывает — "семантическое" содержание знания, становится "семой" (знаком, signe)[502], формальным отображением понятия. Он утрачивает всякую связь с экзистенциальным опытом относительности знания перед фактом самосокрытия сущности. Знание всегда относительно, потому что не только означающее вполне произвольно связано с означаемым[503], но и означаемое имеет всего лишь феноменальный характер и "отступает от сущности". Однако именно эта относительность знания обосновывает абсолютную позитивность языкового выражения как возможности познания, то есть обосновывает лингвистический позитивизм: ограничение знания пределами языка[504]. Мы познаем реальность только в ее языковой форме и структуре, — иначе говоря, лишь постольку, поскольку она позволяет обозначить ее знакамиобщепринятого языка. Общий элемент, связывающий язык и реальность, — это логическая форма и структура, и единственным средством познания реальности служит для нас отображение ее логической формы и структуры в языке. Мы познаем лишь то, что может быть выражено или отображено в языке, то есть лишь то, что имеет смысл, отвечает логической форме и структуре. Значит, истина может быть выражена только в соответствии с правилами "лингвистической логики"[505] и должна воплощаться в них, пусть даже эта логика — не более чем "семантика", то есть условное знание, полезное исключительно из‑за его практических выгод.