Так он подчиняется, подпадает здесь под воздействие, быть может, величайшей интеллектуальной иллюзии, я имею в виду великую иллюзию, охватившую массу, огромное количество, огромное число людей, возникающую чаще других, иллюзию, владеющую огромным большинством людей и имеющую громадные и чудовищные последствия; не только той интеллектуальной иллюзии, так сказать, всеобщей, суть которой — подменять всюду в любом историческом событии естественное явление интеллектуальным образованием, но особенно той иллюзии интеллектуального взгляда на историю, суть которой заключается в том, чтобы непрестанно переносить настоящее в прошлое, последующее — непрерывно на предыдущее, все последующее — непрерывно на все предшествующее; иллюзии, так сказать, узко специальной; самой по себе естественной, я имею в виду, что она присуща интеллектуалу; иллюзии перспективы или, точнее, полной подмены, когда пытаются полностью подменить перспективой подлинные толщину и глубину, стремятся полностью подменить настоящее знание, взгляд вглубь, глубокое видение взглядом в перспективу; настоящее знание трехмерной действительности, трехмерной реальности — взглядом в двухмерную перспективу; оптической иллюзии, иллюзии точки зрения, иллюзии исследования и познания, того самого, что я пытаюсь углубить в моей диссертации о положении истории во всеобщей истории современного мира, одной из множества иллюзий (поскольку она — главная и имеет основополагающее значение; иллюзии, смысл которой в том, чтобы постоянно подменять собой подлинное, естественное движение исторического события, вечной иллюзии, переходящей из прошлого в будущее всегда через настоящее, как некая жесткая угловая тень, отбрасываемая в каждый момент настоящего в прошлое, тень от краешка стены, от угла дома, который мы считали своим.

Если осуществить такой перенос, то действительно покажется, что партия интеллектуалов сфабриковала все дело Дрейфуса. Но если так не делать, то вспоминаешь, что ничего ею сфабриковано не было. Прежде всего потому, что в истории ничего не происходит искусственно. Или же если и происходит, то не до такой же степени. Самым непредсказуемым всегда бывает само событие. Достаточно хоть немного пожить без книг, написанных историками, чтобы узнать, чтобы испытать на себе, что все сфабрикованное удается обычно хуже всего, а то, что не было сфабриковано, как раз обычно и удается. Нет сомнения, приготовления бывают, но они должны касаться всего целого, отдельных приготовлений, подготовки частностей не бывает. А когда подготавливают частности, необходимо делать это моментально, мгновенно, почти не опережая результат. Иначе постигнет неудача. Несомненно, Аустерлиц был подготовлен Наполеоном. Но он его не подготавливал в день 18 брюмера. А ведь он был совсем не таким постановщиком, не таким режиссером, как партия интеллектуалов. Самая частая, самая обычная интеллектуальная ошибка, причина которой именно в таком переносе настоящего в прошлое, — верить, что удаются только вещи, подготовленные заранее. Если бы партия интеллектуалов была достаточно хитроумна (достаточно сильна), чтобы осуществить столь крупное дело, как дело Дрейфуса, чтобы его подготовить, то тогда бы она обладала именно теми добродетелями, в которых мы ей отказываем, и нам, господа, оставалось бы только сложить перед нею оружие. Успокойтесь, она безоружна. Она пришла, чтобы воспользоваться, потому что все спекулянты приходят уже потом. Она пришла как паразит, как эпигон. Она пришла не ради того, чтобы победить, пришла не ради того, чтобы заложить основы. Общая историческая ошибка, общая интеллектуальная ошибка в любом историческом вопросе как раз и заключается в том, что в любом историческом деле на добродетели основателей переносится тень от злоупотреблений их последователей, преследующих свою собственную выгоду.

Основатели приходят первыми. За ними следуют эпигоны–корыстолюбцы.

Можно создать предпосылки для целой карьеры, для целой жизни, но срежиссировать их нельзя. Можно создать предпосылки к войне, революции (чему–нибудь еще) (для этого нужно быть многочисленными и еще многое другое), но срежиссировать их целиком нельзя. Находясь на другом конце цепи, череды событий, можно, как всегда, в деталях срежиссировать день, битву, восстание, уличный бой, что–то еще. Но, находясь в середине цепи, череды событий, нельзя, как всегда, на расстоянии срежиссировать в деталях целое дело. Можно срежиссировать день, государственный переворот, восстание, акт насилия. Подготовить его, сфабриковать мгновенно. Но невозможно, находясь на некотором расстоянии, на середине, на удалении, целиком сфабриковать столь крупное дело. Или же, окажись оно сфабрикованным, оно было бы обречено на неудачу.

Едва ли уже можно сфабриковать дело в промышленном и коммерческом смысле слова.

Как раз это и вызывает сомнения.

Наоборот, они были бы людьми, которые сокрушили, познали, переварили и вылепили действительность. Они были бы людьми, закаленными действительностью. И благодаря тому что собственными руками перетерли столь мощный кусок действительности, они стали бы особенно значимыми личностями, деятелями крупного калибра, внушительных габаритов, большого объема, великими реалистами, наставниками. В конечном итоге всем тем, в чем мы как раз им и отказываем. Они стали бы Ришелье и Наполеонами. Возможно и наверняка к тому же, они стали бы тиранами. Но это были бы великие тираны, наставники, реалисты. Они стали бы всем тем, что мы решительно в них отрицаем. Как тираны они уподобились бы Ришелье и Наполеону. Они бы погрузились в реальность, они бы закалялись в ней и управляли бы ею на самом деле.

Историки сильно заблуждаются в отношении, ценности исторических приготовлений. Даже в 1870 году, в августе, если бы французскую армию в том состоянии, в каком она была, передали в руки Наполеона Бонапарта, все картотеки и все приготовления, все карточки и все записи Мольтке были бы сегодня предметом насмешек самих же историков.