Затем последовали эпизоды свадьбы Камачо, о которых нам сказать нечего, а после того Дон Кихот направился к пещере Монтесиноса, находящейся в самом центре Ламанчи.

Прежде чем начать спуск, он «вполголоса прочитал молитву, прося Господа помочь ему и увенчать благополучным концом это, по всей видимости, опасное и необычное приключение, а затем сказал громко:

— О госпожа моих деяний и побуждений, славнейшая и несравненная Дульсинея Тобосская! Если просьбы и мольбы твоего счастливого поклонника могут достигнуть твоего слуха, то заклинаю тебя твоей неслыханной красотой, услышь меня: я прошу тебя об одном — не откажи мне в своей благосклонности и защите в минуту, когда я столь в ней нуждаюсь». Поглядите же, перед тем как отважиться на столь неслыханное деяние, наш Рыцарь сначала возносит молитву Богу, а затем Дульсинее; Богу — вполголоса, Дульсинее — во весь голос. Богу — в первую очередь, да, но тихонько, ибо Ему не нужно, чтобы мы вопили. Он и так нас услышит, ибо слышит даже дыхание нашего безмолвия; но когда мы, люди, взываем к Дульсинее, нам приходится орать что есть мочи, напрягая голос и надсаживая грудь.

И продолжал Дон Кихот: «Я собираюсь ринуться, опуститься и погрузиться в пропасть, открывающуюся здесь передо мной, единственно для того, чтобы всему миру стало известно, что, при твоем ко мне благоволении, нет такого невозможного дела, которого бы я не предпринял и не завершил». Любите Дульсинею, и не будет для вас ничего невозможного, ничто не помешает вам и не воспрепятствует. Вот бездна — ныряйте!

По этому поводу следует поговорить обстоятельно.

Если ты твердо вознамерился низринуться и погрузиться в расщелину, таящую духовные традиции твоего народа, дабы исследовать ее и внедриться в самые ее недра, и ради этой цели ты готов вести глубинные раскопки, докапываясь до сокровенных глубин, на тебя налетят громаднейшие вороны и галки, гнездящиеся близ отверстия и укрывающиеся там в зарослях. Для начала тебе придется срубить и срезать сорняки вокруг входа в заколдованную пещеру, вернее сказать, придется расчистить вход, забитый нечистым хламом. То, что традиционалисты именуют традицией, всего лишь ее ошметки и отрепья.136 Громаднейшие вороны и галки, охраняющие вход в эту заколдованную расщелину и обосновавшиеся в укромных местечках поблизости, никогда не опускались и не погружались в ее глубины; и тем не менее каркают, осмеливаясь утверждать, что обитают внутри. Традиции, на которые они ссылаются, невзаправдашние; они именуют себя глашатаями народа, что не соответствует истине. Своим навязчивым карканьем они вбили народу в голову, будто он верит в то, во что не верит; и нужно спуститься в глубины пещеры, чтобы вытащить оттуда на свет Божий живую душу народных верований.

Но прежде чем углубиться и погрузиться в пещеру истинных верований и традиций народа — не тех, что составляют веру угольщика,137 — нужно срубить и срезать сорняки, не пропускающие вас внутрь. Когда вы возьметесь за эту работу, вам скажут, что вы хотите забить вход в пещеру и замуровать ее обитателей; вас начнут честить выродками и отщепенцами и еще похлеще. Не слушайте этого карканья.

И там, в пещере, Дон Кихот насладился видениями, оставившими далеко позади самые чудесные из всех, какие были ^явлены людям; и незачем при этом повторять здесь известную фразу о том, что если кому‑то явился во сне ангел, то это значит всего лишь, что ангел приснился. Предлагаю моему читателю перечитать в главе XXIII части второй рассказ Дон Кихота об удивительных его видениях; и, оценив этот рассказ так, как должно, по усладе и удовольствию, доставленным чтением, пусть скажет он мне потом, не правдоподобнее ли эти видения, чем другие, не менее удивительные, которыми Бог, по рассказам, сподобил рабов своих, грезивших в глубокой заколдованной пещере экстаза. И остается лишь одно, а именно поверить Дон Кихоту, который, будучи человеком, неспособным на ложь, заявил, что все, о чем рассказывал, видел собственными глазами и трогал собственными руками; и этого более чем достаточно. Санчо хотел было отрицать истинность этих видений, особенно когда услышал от своего господина, что тот узнал околдованную Дульсинею в крестьянке, которую сам же Санчо ему и показал, но Дон Кихот отвечал ему рассудительно: «Я тебя хорошо знаю, Санчо, а потому не обращаю внимания на твои слова». И нам тоже не следует обращать внимание на сан- чопансовские речи в тех случаях, когда должно решать, верить в видения или не верить.

Глава XXIV

в которой рассказывается о тысяче разных пустяков, столь же вздорных, сколь и необходимых для правильного понимания этой великой истории

Рассказав об этих видениях Дон Кихота, его жизнеописатель счел своим долгом усомниться в их подлинности, чем выказал свое маловерие; и даже преступил грань дозволенного, предположив, что перед смертью Дон Кихот отрекся от сказанного и признал якобы, что «сочинил» это приключение, «ибо ему казалось, что оно отлично сходится и согласуется» с другими его приключениями. О маловерный летописец, много же ты смыслишь в видениях!

Ты, должно быть, не читал одну книгу, а если и читал — она вышла в свет двадцатью двумя годами раньше, чем история Дон Кихота, — то не поразмыслил над нею должным образом; и книга эта — «Житие Игнатия Лойолы», сочинение падре Педро де Риваденейры, который в главе VII книги I рассказывает нам о видениях этого странствующего рыцаря во Христе: и как тому «представилось сотворение мира Господом», и как «видел он Искупителя Нашего Иисуса Христа во образе человеческом, а случалось, и Пресвятую Деву», и другие чудесные видения, и среди прочих являлся ему нечистый, причем много раз, и не только в Манресе и по дорогам, но также в Париже и в Риме; однако же «видом и обличьем (…) был он столь невзрачен и безобразен, что Лойола, почти не обращая на него внимания, без труда отшвыривал его посохом, который держал в руке».

О тех, кто отрицает такие видения и говорит, что они невозможны, скажем то, что говорит благочестивейший падре Риваденейра, а именно что, «как правило, это обычно люди, которые не знают, не разумеют и слыхом не слыхали о том, что такое дух либо духовные радости и услады (…) и полагают, что нет другого времяпрепровождения, других утех и удовольствий, кроме тех, которые днем и ночью, на море и на суше ищут они с таким рвением и тщанием, и с такой изобретательностью, дабы утолить свои вожделения и усладить свою чувственность. А потому незачем обращать на них внимание». Мудрейшие слова, которые, надо думать, знал и читал Дон Кихот, ибо он, как мы помним, ответил Санчо: «Я тебя хорошо знаю, Санчо, а потому не обращаю внимания на твои слова».