И там, в пещере, Дон Кихот насладился видениями, оставившими далеко позади самые чудесные из всех, какие были ^явлены людям; и незачем при этом повторять здесь известную фразу о том, что если кому‑то явился во сне ангел, то это значит всего лишь, что ангел приснился. Предлагаю моему читателю перечитать в главе XXIII части второй рассказ Дон Кихота об удивительных его видениях; и, оценив этот рассказ так, как должно, по усладе и удовольствию, доставленным чтением, пусть скажет он мне потом, не правдоподобнее ли эти видения, чем другие, не менее удивительные, которыми Бог, по рассказам, сподобил рабов своих, грезивших в глубокой заколдованной пещере экстаза. И остается лишь одно, а именно поверить Дон Кихоту, который, будучи человеком, неспособным на ложь, заявил, что все, о чем рассказывал, видел собственными глазами и трогал собственными руками; и этого более чем достаточно. Санчо хотел было отрицать истинность этих видений, особенно когда услышал от своего господина, что тот узнал околдованную Дульсинею в крестьянке, которую сам же Санчо ему и показал, но Дон Кихот отвечал ему рассудительно: «Я тебя хорошо знаю, Санчо, а потому не обращаю внимания на твои слова». И нам тоже не следует обращать внимание на сан- чопансовские речи в тех случаях, когда должно решать, верить в видения или не верить.

Глава XXIV

в которой рассказывается о тысяче разных пустяков, столь же вздорных, сколь и необходимых для правильного понимания этой великой истории

Рассказав об этих видениях Дон Кихота, его жизнеописатель счел своим долгом усомниться в их подлинности, чем выказал свое маловерие; и даже преступил грань дозволенного, предположив, что перед смертью Дон Кихот отрекся от сказанного и признал якобы, что «сочинил» это приключение, «ибо ему казалось, что оно отлично сходится и согласуется» с другими его приключениями. О маловерный летописец, много же ты смыслишь в видениях!

Ты, должно быть, не читал одну книгу, а если и читал — она вышла в свет двадцатью двумя годами раньше, чем история Дон Кихота, — то не поразмыслил над нею должным образом; и книга эта — «Житие Игнатия Лойолы», сочинение падре Педро де Риваденейры, который в главе VII книги I рассказывает нам о видениях этого странствующего рыцаря во Христе: и как тому «представилось сотворение мира Господом», и как «видел он Искупителя Нашего Иисуса Христа во образе человеческом, а случалось, и Пресвятую Деву», и другие чудесные видения, и среди прочих являлся ему нечистый, причем много раз, и не только в Манресе и по дорогам, но также в Париже и в Риме; однако же «видом и обличьем (…) был он столь невзрачен и безобразен, что Лойола, почти не обращая на него внимания, без труда отшвыривал его посохом, который держал в руке».

О тех, кто отрицает такие видения и говорит, что они невозможны, скажем то, что говорит благочестивейший падре Риваденейра, а именно что, «как правило, это обычно люди, которые не знают, не разумеют и слыхом не слыхали о том, что такое дух либо духовные радости и услады (…) и полагают, что нет другого времяпрепровождения, других утех и удовольствий, кроме тех, которые днем и ночью, на море и на суше ищут они с таким рвением и тщанием, и с такой изобретательностью, дабы утолить свои вожделения и усладить свою чувственность. А потому незачем обращать на них внимание». Мудрейшие слова, которые, надо думать, знал и читал Дон Кихот, ибо он, как мы помним, ответил Санчо: «Я тебя хорошо знаю, Санчо, а потому не обращаю внимания на твои слова».

Очень и очень к месту приводит тут падре Риваденейра известные слова апостола (1 Кор. 2:14—15) о том, что людям плотского склада не дано судить о делах и видениях людей склада духовного;138 и добрый падре замечает себе в утешение, что есть все‑таки «христиане, притом разумные и начитанные в деяниях и житиях святых», которые хотя и понимают, что в этих историях с видениями «надобно проявлять величайшую осмотрительность, ибо тут может быть обман и частенько так оно и есть», но это все же не причина, чтобы совсем в такие истории не верить. Читателю нелишне вчитаться во все доводы, которые приводит биограф Иньиго де Лойолы с целью убедить нас в подлинности видений этого последнего, ибо тот, кто свершил столь великие деяния, вполне мог видеть то, что видел, и если «нам нельзя не признать то, что более существенно, признаем же равным образом то, что менее существенно, и да уразумеем, что сияние и лучи, которые являют нашим очам его деяния, — отблеск явленных его очам огней и нисшествий божественных».

И если он все это увидел, а тут сомневаться нечего, то что же сказать нам о реальности его видений? Если жизнь есть сон,139 к чему упорно отрицать, что сны есть жизнь? А все, что есть жизнь, есть правда. То, что зовем мы реальностью, разве не есть всего лишь иллюзия, которая побуждает нас действовать и, действуя, созидать? Практический результат — единственно надежный критерий истинности любого видения.

Глава XXV

в которой описывается происшествие с ослиным ревом и забавное приключение с кукольным театром, а также достопримечательные прорицания обезьяны–предсказательницы

Наши герои продолжали путь, причем Дон Кихоту не терпелось узнать, с какой целью вез пики и алебарды незнакомец, который затем их обогнал; они застали его на постоялом дворе, и поскольку незнакомец наотрез отказался что‑либо рассказывать, пока не задаст корм своему мулу, Дон Кихот пособил ему, стал просеивать ячмень[39] и чистить ясли — изумительный пример смирения, который обычно не комментируется в той степени, в какой того заслуживает. И несомненно, одно из величайших приключений нашего Рыцаря, — то, что он просеял ячмень и вычистил ясли всего лишь, как кажется, затем, чтобы поскорее услышать упоительный рассказ о рехидорах, искусных по части ослиного рева.

И поскольку нет оснований полагать, что Дон Кихот снизошел до занятий, столь мало приличествующих сану странствующего рыцаря, лишь затем, чтобы услышать сию историйку, нам волей–неволей придется предположить, что поступил он так, дабы поупражняться в смирении, да притом с простотою и под убедительным предлогом, и тем самым избежал опасности впасть в гордыню смиренника. Он не стал прикидываться таковым и выставлять свое смирение напоказ, но просто–напросто, словно совершая нечто вполне естественное и обыкновенное и не придавая своим действиям ни малейшего значения, теми же самыми руками, которые направили копье против ветряных мельниц, освободили каторжников, победили бискайца и Рыцаря Зеркал и не дрогнули в ожидании львеночка, теми же руками он просеял ячмень и вычистил ясли; причем объяснил, ради чего он так поступает, словами, исполненными величайшей простоты: «Если дело только за этим, я вам сейчас пособлю».