Например, по мнению Унамуно, побитый каторжниками Дон Кихот слаб верой, когда восклицает: «Делать добро грубиянам — все равно что лить воду в море. (…) Но раз дело сделано, потерпим и постараемся впредь научиться уму–разуму». Но тут на помощь ему приходит Санчо героический, Санчо кихотизировавшийся и, исполненный донкихотовской веры, отвечает своему господину: «Ваша милость научится уму–разуму, когда я сделаюсь турком» (глава XXIII части первой «Жития» — наст, изд. С. 79).

Вера Дон Кихота и Санчо Пансы — разная по своей природе: Санчо признает, что его хозяину явились в пещере Монтесиноса «приятные и утешительные видения», а сам он, провалившись в подземелье, способен увидеть одних только жаб да змей (главы XLVII, XLIX, LI, LIII и LV части второй «Жития» — наст. изд. С. 168). Но для Унамуно это различие не означает, что вера оруженосца меньше, чем вера Рыцаря: Дон Кихоту открывается мир видений, а Санчо видит этот мир в своем хозяине; Дон Кихот видит благодаря своей вере в Бога и в себя самого, а Санчо — благодаря вере в Бога и в своего хозяина, и видения эти посылает один и тот же Бог (см. главы XLVII, XLIX, LI, LIII и LV части второй «Жития» — наст. изд. С. 169).

* * *

Ни в коей мере не будет преувеличением сказать, что Унамуно писал о Дон Кихоте, создавал своего Дон Кихота всю жизнь. В настоящем издании собраны произведения разных лет, посвященные Дон Кихоту и Санчо Пансе, персонажам Книги, и изменение отношения Унамуно к своим (именно своим) героям отражает эволюцию его творческой манеры, всего его мировосприятия.

В раннем опыте Унамуно — эссе «Рыцарь Печального Образа» (1896), сочетаются традиционный академизм — дань многочисленным исследованиям предшественников — и тонкая пародия на эти исследования. Унамуно здесь блещет эрудицией, систематизирует цитаты из «Дон Кихота», отсылает читателя к труднодоступным изданиям — в общем, ведет себя как Сервантес в Прологе к части первой «Дон Кихота»: автор «Дон Кихота», посетовав, что приносит читателю произведение, «скудное по мысли, далекое от всякой учености и эрудиции, без выносок на полях и примечаний в конце» (Пролог к части первой «Дон Кихота»), «демонстрирует умение делать все то, что он высмеивает, чего от него ждут, что требуется обычаем. Он цитирует античных классиков, Священное Писание, сыплет именами и названиями, перечисляет факты, не оставляя сомнений в своей учености. (…) Высмеяв старый обычай оформления литературного текста, писатель демонстрирует, что ему было бы нетрудно принять такие правила игры — он отвергает их с позиции силы».[145] Таким «прологом» к последующим «кихотистским» произведениям Унамуно и окажется его эссе: в «Рыцаре Печального Образа» можно уже расслышать голос Унамуно — кихотиста, «будоражи- теля душ», голос, который вскоре возвестит на всю Испанию, что Дон Кихот реальнее Сервантеса.

«Но вера, не завоеванная в борьбе с искушающими сомнениями, не есть вера, порождающая свершения, которым суждена долгая жизнь» (глава XXXII части первой «Жития» — наст. изд. С. 96): в 1898 г., после поражения Испании в войне с Соединенными Штатами, испанцы услышали клич Унамуно: «Смерть Дон Кихоту!» В этом эссе Унамуно с горечью писал, что рыцарский идеал есть идеал антихристианский, что Дон Кихот должен умереть, чтобы возродиться в Алонсо Кихано Добром, творящем добро, не выезжая из своего поместья, что испанцы должны «умереть как нация и жить как народ». Впоследствии Унамуно никогда не включал «Смерть Дон Кихоту!» в сборники своих произведений, а в «Житии Дон Кихота и Санчо» — «прилюдно», перед лицом всей Испании, — просил прощения у своего героя не только за себя, но и за всех тех, кто превратно истолковал порыв писателя, который, по сути, был дерзновением подлинного кихотиста.

Эссе «Глоссы к «Дон Кихоту»» (1902—1903), «О чтении и толковании «Дон Кихота»» (1905), «Об эрудиции и критике» (1905), «Путь ко гробу Дон Кихота» (1906), написанные во время работы Унамуно над «Житием Дон Кихота и Санчо» и сразу после его выхода в свет, полны скрытой и явной полемики страстного кихотиста с исследователям и–сервантистам и (для Унамуно это слово символизирует косное, нетворческое отношение к «Дон Кихоту», интерес к книге, а не к живым людям, в ней предстающим и продолжающим жить за пределами романа). Создается впечатление, что Унамуно пытается подготовить читателя к восприятию «Жития Дон Кихота и Санчо» как книги, подобной которой никто никогда не писал, еще и еще раз объяснить свое отношение к Дон Кихоту и Санчо и, главное, отстоять свое право — если потребуется, то и в споре с автором «Дон Кихота» — по–своему видеть своих любимых героев.

В более поздних эссе о Дон Кихоте писатель, ставший уже старше годами, чем ламанчский идальго, которому, как известно, было «лет под пятьдесят», как будто хочет расширить границы повествования Сервантеса, вывести героя за рамки описанных в романе событий. Сходную цель — рассказать о том, о чем умолчали Мигель де Сервантес и Сид Амет Бененхели, «историограф» Дон Кихота, — Унамуно ставил уже в «Житии Дон Кихота и Санчо», «апокрифические» эпизоды добавлял к «Дон Кихоту» и Асорин, но поздние эссе Унамуно о Дон Кихоте представляют собой иной подход. Унамуно здесь почти не обращается к тексту романа — неизменным и узнаваемым остается лишь центральный образ — Дон Кихот, описанный Сервантесом, переосмысленный Унамуно и живущий уже не как персонаж книги, а как человек из плоти и крови.

В эссе «Детство Дон Кихота» (1932) Унамуно задается вопросами, было ли у Дон Кихота (не у идальго Алонсо Кихано, что легче себ£ представить) детство и может ли вообще быть детским кихотизм. В эссе «Последнее приключение Дон Кихота. Гробница Махана» (1924; не включено в настоящее издание[146]) Дон Кихот, «после своей смерти, но прежде чем он попал на небеса», является на остров Фуэртевентура — место ссылки самого Унамуно — верхом на верблюде, «ибо умерший Росинант не воскрес вместе со своим хозяином», чтобы обнаружить гробницу великана Махана, захороненного там согласно древней легенде. В «Блаженстве Дон Кихота» (1922) Рыцарь попадает на небо и Спаситель принимает его в свои объятия — так заканчивается, по Унамуно, история странствий ламанчского идальго. Ключевое слово звучит в эссе «В одном селенье Ламанчи…» (1932): и Дон Кихот, и Санчо, и Сервантес — это мифы, в которые нужно верить, чтобы они превратились в религию.

Для Унамуно верить в Дон Кихота означало верить в собственную реальность; эта мысль ярче всего выражена в его стихах. В настоящее издание включены стихи из разных поэтических сборников («Четки лирических сонетов» («Rosario de sonetos li'ri- cos», 1911); «Рифмы изнутри» («Rimas de dentro», 1923); «От Фуэртевентуры до Парижа» («De Fuerteventura a Paris», 1925); «Кансьонеро» («Cancionero», 1953)); они словно дают срез творчества Унамуно и помогают понять многие особенности его поэзии, и прежде всего главную из них, о которой он так говорит в программном своем стихотворении «Поэтическое кредо»: «Я думаю чувством, а чувствую мыслью». Именно в стихах Унамуно снимается характерное для его эссеистики противоречие между «сер- вантизмом» и «кихотизмом», между книгой и героем: ведь если Испания отождествляется с Дон Кихотом («В одном селенье Ламанчи…»), то испанский язык велик уже тем, что «…на нем Сервантес написал Евангелие нам — от Дон Кихота» («Кровь души»), и сам Унамуно обретает душевные силы, чтобы любить свою Испанию в трудные для него времена (многие стихотворения написаны в годы вынужденной разлуки с родиной), оглядываясь на пример любимого героя и испивая горькую чашу «Сервантеса мучительного слова».

В настоящее издание также включены фрагменты из произведений рано ушедшего из жизни самобытного писателя и мыслителя Анхеля Ганивета (1862—1898), друга молодых лет Унамуно. Это взгляд еще одного кихотиста — а Ганивет, без сомнения, был таковым — на сервантесовский образ. Что касается проблемы влияния одного писателя на другого (Ганивет был двумя годами старше), то в предисловии к одному из изданий книги «Будущее Испании» Унамуно писал, отвечая на попытки многих критиков объявить Ганивета «предтечей» Унамуно: «Если между мной и Ганиветом было взаимное влияние, то я намного больше влиял на него, чем он на меня».[147] Несомненно, однако, что сама атмосфера бесед о будущем Испании и о значимости образа Дон Кихота для этого будущего формировала мировоззрение молодого Унамуно и его кихотизм вызревал в спорах (часто публичных, на страницах книг и газет) с другими интеллектуалами «поколения 98 года», одним из которых был Ганивет.

* * *

«Житие Дон Кихота и Санчо» — книга не только о героях Сервантеса, не только об Испании Дон Кихота Ламанчского и дона Мигеля де Унамуно — иначе не имело бы смысла переводить ее на русский язык сейчас, спустя почти сто лет после ее появления в Испании. Сегодня «Житие Дон Кихота и Санчо» может быть прочитано как страстный призыв его автора Мигеля де Унамуно — человека из плоти и крови к своим читателям — людям из плоти и крови: да живет Дон Кихот! да живет он в душе каждого из нас! Призыв этот звучит и поныне, теперь и на русском языке.