Диоген Лаэрций Фаворин Диокл Антисфен Александр Деметрий Гиппобот Аристипп Панэтий Аполлодор Сосикрат Сатир Сотион Неант Гермипп

В этой схеме имеется в виду Антисфен, историограф, может быть, панэтий II в. до н. э.; под Александром же понимается Александр Полигистор, Аполлодор тоже историк философии I в. до н. э. Остальные писатели самим Лаэрцием упоминаются как его источники.

Сравнивая затем трактат Лаэрция с известным словарем Гесихия (VI в. н. э.), Ницше замечает, что последний более точно передает имена философов, названия произведений. Причину этого Ницше видит в том, что Гесихий пользовался лишь одним источником, Деметрием Магнесийским, и был ему более верен, чем Диоген Лаэрций.

В другой своей работе, «Лаэртовские аналекты»[108], Ницше делает некоторые замечания по отдельным текстам Лаэрция, с одобрением отзываясь при этом о недавно прочтенной им диссертации Фр. Банша, в лице кото–рогб он с радостью приветствует своего «соратника» (как мы видели, Банш, подобно Ницше, считает Лаэрция простым переписчиком имевшихся у него материалов).

В третьей работе, об источниках и критике Диогена Лаэрция[109], Ницше предупреждает, что, читая такого обильного и бездумного компилятора, каким был Диоген Лаэрций, надо с большой осторожностыр заключать о его личных воззрениях и тенденциях автора, «поскольку слишком легко происходит, что ему самому приписывают то, что он заимствовал по сонливой привычке своего переписывания из лежащего перед ним и используемого им сочинения».

Наиболее надежным материалом для установления личности автора оказываются написанные самим Диогеном Лаэрцием эпиграммы. При этом обнаруживается, что в своем сборнике эпиграмм, касающихся в основном смертного часа философов, Диоген использует те же самые источники, что и в «Жизнеописаниях», как это ясно видно в тех случаях, когда одни и те же фактические обстоятельства приводятся и в тексте книги, и во вставленной эпиграмме. Эти источники: Гермипп, Деметрий Магнесийский, Гераклид Лемб, Эвмел, Фаворин (что, по теории Ницше, сводится в конечном счете только к двум авторам — Диоклу и Фаворину).

По мнению Ницше, правильно писал уже Франческо Патрици, известный итальянский философ XVI в., в «Перипатетических дискуссиях»: «Диоген Лаэрций, о котором никто не знает, что он был за человек, в какое время и каким образом он жил, по–видимому, написал свою и ущербную и во многих местах изобилующую пустотами историю философов не для того, чтобы показать их достоинство или послужить потомкам изложением их учений, но чтобы иметь, куда вставить эти изящные эпиграммы или эпитафии». Благодаря этому методу, замечает Ницше, Диогену действительно удалось избежать забвения и даже удостоиться от византийского филолога и поэта XII в. Иоанна Цеца названия «эпиграмматического поэта». Будучи поэтом, Диоген быстро и легкомысленно завершил всю историческую работу, чтобы создать оправу для «шедевров» своего поэтического таланта.

Из отдельных автобиографических замечаний в этих эпиграммах вырисовывается, как говорит Ницше, «безрадостная картина совершенно ординарного, но тщеславного и жеманного существа». Иронический характер одной из эпиграмм на Эпикура, по мнению Ницше, показывает, что Лаэрций был во всяком случае не в числе сочувствующих этому философу.

Ницше решительно отвергает предположение, что обращение к некоей даме, «любительнице Платона» (III 47), равно как и рассуждения о платоновской философии, принадлежат самому Диогену Лаэрцию. Они, конечно же, переписаны у того же Диокла, который служит основным источником для Диогена.

Так на рубеже 60–х и 70–х годов прошлого века было заложено неопровержимое основание для всякой максимально критической оценки Диогена в дальнейшем развитии европейской философии.

5. Г. Узенер, Г. Дильс и др. Г. Узенер[110] занимается Эпикуром не как философ, а как «грамматик», желая прояснить имеющиеся у Диогена Лаэрция темноты и проблемы. После подробного перечисления всех рукописей и изданий Диогена Узенер переходит к личности этого автора и вслед за Виламовицем–Меллендорфом резко критикует всех «сонливых» исследователей, которые, вместо того чтобы изучать самое существо дела, спекулировали «перед нашими изумленными взорами» именами Деметрия, Диокла и Фаворина как компилятивных источников Лаэрция.

Вместе с тем, говорит Узенер, «даже если что–либо и будет найдено, отрицаю, что можно сделать так, чтобы определенным образом удалось приписать Лаэрция к эпикурейской или, как представлялось Ваксмуту, эмпирической секте… Если его считать эпикурейцем, то, поскольку он не знает ни одного эпикурейца после Зенона и его современников, он может оказаться только каким–нибудь эрудитом эпикурейской школы конца II в. до н. э.; а если считать его эмпириком, то, поскольку среди эмпириков он упоминает медиков Менодота и Те–вда, но умалчивает о Сарапионе (разве что в IX 116 под Сарпедоном скрывается Сарапион?) и о Главкии, он может оказаться только медиком эпикурейской школы». Необходима, продолжает Узенер, большая работа истолкования, исправления, сопоставления текста Лаэрция.

Книга Диогена, по мнению Узенера, подобна всем справочным трудам того же рода, многократно переиздавалась, переписывалась, в результате чего в ней естественным образом оказалось множество искажений.

Узенер, таким образом, не склонен приписывать Диогена Лаэрция ни к эмпирической школе, ни к эпикурейской. Поэтому мировоззрение Диогена, по Узенеру, остается неизвестным.