lib. Только теперь мы подошли вплотную к принципиальному анализу понятия числа. Относящиеся сюда главы 8, 9, 10, 11 и 15 настолько глубокомысленны и трудны, что необходимо следить за каждым отдельным поступательным движением мысли Плотина, неизменно следя за нарастанием общей доктрины. Иначе мы собьемся в самом же начале, и поневоле придется вместе с прочими комментаторами Плотина признать все это учение бессмыслицей и неудобовразумительным набором темных и запутанных представлений.

Общий ход мыслей в этой основной и положительной части всего трактата (главы 8—11, 15) следующий.

I. Число не может быть непосредственно соединено ни с одной из трех ипостасей, но связь эта каждый раз совершенно специфическая, так что, в частности, положение числа в умном мире тоже совершенно специфическое (8–я глава).

II. Какова же эта связь числа с тремя ипостасями? а) С первой ипостасью связь та, что число, хотя и есть раздельное тождество, существует только лишь на фоне неразличимого единства. b) Со второй ипостасью, умом, связь та, что число существует только как нечто, конструирующее умные предметы; поэтому хотя оно и раньше сущего, но существует как принцип конструкции сущего, с) Наконец, с третьей ипостасью число имеет то общее, что оно должно быть беспредельно возникающим числом, бесконечно повторяющейся умной конструкцией (9–я глава).

III. Следовательно, число, относясь преимущественно к сущему миру, занимает там совершенно специфическое место, будучи основой и как бы предображением для любых умных и вне–умных конструкций (10–я глава).

IV. Все сказанное имеет значение как для единицы, так и вообще для любого числа (11–я глава).

V. В качестве принципа умного конструирования число оказывается принципом конструкции и всякой вещи вообще, чувственной и не–чувственной (15–я глава; здесь переход к следующей части, главам 14 и 16, рассматривающим эту проблему более специально).

Рассмотрим теперь эту труднейшую часть всего трактата более подробно, пользуясь этим расчленением ее на пять основных тезисов.

(I: 8–я гл., 1—2, а—с). Переходя к проблеме специфического определения числа, Плотин напоминает основное правило всякого философствования, это — пользоваться умом, а не ощущением. Едва ли стоит указывать на то, что это — старая Платонова мысль, которая легла в основание всей позднейшей философии эйдосов и чисел. Это знаменитое учение Платона составляет конец VI книги его «Государства». Тут мы находим: принципиальное различение умного и чувственно–видимого (VI 509d — 510а); загадочное, но, как выясняется, фундаментальное для Платона разделение «гипотезисов» на дианоэтические и диалектические (510b — 51 Id); и, наконец, соответствующее деление умосозерцания на умное ведение (νόησις) и мыслительное конструирование (διάνοια) и чувственного, доксического созерцания — на принятие факта, «веру» (πίστις) и сравнивающее размышление о нем, чувственный анализ (εικασία) (51 lde) [497].

(I: 8–я гл., 3, а—b). Итак, нужно пользоваться умом и стремиться к умному. Но тут–то и начинается определение числа. Пользуясь умом и стремясь к уму, мы сразу же замечаем, что число сконструировано не просто как «ум», равно как и не просто в соответствии с «жизнью». Как же оно есть в уме и как в жизни?

lib (II: 9–я гл.). Тут мы переходим к труднейшей главе во всем Плотине, к VI б, 9. Я должен сказать, что это — труднейший текст вообще в истории греческой философии. Ясно формулировать мысли этой главы — тяжелая задача комментатора и интерпретатора; она может считаться решительным пробным камнем для узнавания, способен ли занимающийся древней философией проникать во внутренние изгибы античной мысли и переводить их, вопреки всем трудностям языка и сложности логических конструкций мысли, на язык современного философского сознания. Не имея никакой научной традиции в истолковании этой принципиальнейшей главы (излагатели Плотина, как я сказал, старательно обходили эти темы), попробуем все–таки добиться ясности в понимании этой доктрины, так как нельзя же допустить, чтобы гений Плотина, кристально ясный в большинстве мест, оказался бы в самом ответственном месте своего философствования беспомощным и бессильным перед взятой на себя задачей.

(II: 9–я гл., 1, а—е). Не ясен, прежде всего, основной вопрос, который ставится Плотином в начале главы: «…породила ли сущность число собственным разделением [саморазделением], или же само число раздробило сущность?» Что это значит? Не все ли равно, что раздробило и что раздроблено? И далее — что значит само это «порождение»? Необходимо иметь в виду, что порождение здесь обозначает взаимоотношения исключительно в области умности, или, вообще говоря, только диалектические взаимоотношения [498]. Вопрос о порождении числа сущностью или сущности числом имеет смысл вопроса о том, что в смысловом отношении является более первоначальным, сущность ли требуется для конструкции числа, или число требуется для конструкции сущности. Плотин спрашивает: раздельность, какая есть в числе, содержится ли уже в сущности, так что еще до числа как ипостасийного начала сущность уже есть координированная раздельность, или же без числа сущность не была бы этой раздельностью, и только само число, и только оно одно, способно внести в сущность разделение, так что тогда придется признать смысловой приоритет смысла перед сущим и сущностью. Понимаемый так, этот вопрос вполне ясным образом примыкает к предыдущему подготовительному изложению.

Поставивши вопрос в такой форме, Плотин тут же и специфицирует его весьма существенным образом. Другими словами, спрашивает он, пять ли основных категорий (сущность, движение, покой, тождество и различие) породили число или число — их. Остановимся, прежде всего, на этих пяти категориях.

Как известно, Плотиново учение о категориях строится на основании критики, с одной стороны, Аристотелева учения о категориях (VI 1, 1—24), с другой стороны, — стоического (VI 1, 25—30). Великолепны эти критические рассуждения Плотина. Аристотель предстает, после этой критики, как собрание противоречивых и непродуманных понятий, каковым он и в действительности является в области учения о категориях. Основное же возражение Плотина, формулируемое им уже в VI 1, сводится к тому, что Аристотель не понял принципиальной разницы между умными и чувственными категориями и свалил их в одну непроанализированную кучу. Сходным характером обладают и возражения против стоического учения о категориях. Взамен того и другого Плотин дает свое собственное построение системы категорий, вернее «родов», и посвящает ему 2–й и 3–й трактаты VI Эннеады. Нас интересует сейчас только VI 2, как трактующий специально об умных категориях.