(13–я гл., 1, а—b). В–третьих, единое число, если бы оно создавалось человеком, оно обладало <бы> всеми чертами текучести, что, однако, противоречит смыслу единого и числа, и не имело бы никакого значения вне аффицирова–ния, а мы применяем числа решительно ко всему, что и не имеет никакого отношения ни к аффекции, ни даже к человеку.

(13–я гл., 2, a—d). В–четвертых, если мы говорим вообще о чувственных качествах на основании реального расчленения и вйдения, то такое же расчленение и видение мы имеем и в отношении чисел, с тою только разницей, что числовое расчленение есть нечто гораздо более основное и первоначальное. Или признайте, что все насквозь субъективно, и тогда нечего говорить об аффицировании, или признайте, что все объективно, но тогда не говорите, что числа не обладают ипостасийной природой.

(13–я гл., 3, a—d). В–пятых, в чувственном мире мы находим разные степени единого; мы находим, что одно «больше» или «меньше» другого. Это может быть только в том случае, если есть единое вообще, которое вне всяких «больше» или «меньше». Если уничтожить то, о чем что–нибудь говорится, то бессмысленно будет и говорить то, что говорится. Если есть степень чего–нибудь, то должно быть и оно само. Поэтому, видя кругом себя единичности и не видя самого единого, мы можем говорить о разных единич–ностях только потому, что абсолютное единое мы знаем сами, до наблюдения отдельных единичностей.

(13–я гл., 4, а—с). В–шестых, числа первее не только чувственно–сущего, но и умно–сущего, ибо всякое умно–сущее уже предполагает единство и раздельность. Не сущее порождает числа, но само число все порождает. Это есть само первоединое в своем творчестве и порождении нового.

В заключение своего трактата Плотин восхваляет вечную жизнь мирового целого, высказывая свои обычные любимые мысли.

(18–я гл., 2, a—d). Основанная на числе и его красоте и соразмерности мировая жизнь прекрасна и всесильна; она не прибывает и не убывает. «Она знает, почему она живет и для какой цели, [являющейся для нее опять тем самым], откуда она истекает для жизни, ибо исток ее и есть цель ее». Сходные мысли высказывает он в главах VI 7, 2—3, которые важны как раз с этой точки зрения. Содержание этих глав показывает, что тут перед нами одна из основных проблем философии Плотина.

(18–я гл., 3, а—е). Заключительное рассуждение Плотина о вечности и силе ума, вполне понятное после всех наших комментариев, может быть иллюстрировано, пожалуй, только в двух направлениях, особенно тут, в заключении, выдвигаемых. Это — учение о неаффицируемости умного и о вэаимо–имманентности умного и живого, сущего и жизни. — Для первого учения, кроме всего прочего, я привет бы специальные рассуждения в IV 6, 1—5. В IV 6, 1 неаффицируемость души прямо ставится в зависимость от того, что сущность ее — число и смысл; και δή είτε αριθμός είτε λόγος,… ή ουσία αυτής, πώς αν πάθος έγγένοιτο έν αριθμώ ή λόγ<ρ; в VI 6, 2 — важная мысль о том, что умное тотчас же уничтожилось бы, если бы изменилось, и т. д. Для второго учения характерны: приведенные места из VI 4 и VI 5, а также: VI 7, 6 (о разных иерархиях душ и о восхождении к уму); VI 7, 7 (о πρόδρομοι έλλάμψεις умной души εις την ΰλην и о возникновении ощущений как άμυδ–ραι νοήσεις и мыслей — как εναργείς αισθήσεις); VI 7, 8 (очень важное рассуждение о том, что ум не мог остановиться на уме же и не породить чувственность, и о том, в каком смысле ум есть тоже живое существо); VI 7, 9 (о том, как согласуется неразумие и неживость чувственных вещей с полнотой смысла и всеобъемлющей жизнью ума); VI 7, 10 (наибольшая полнота жизни в чувственной сфере достигается бесконечными различиями эйдосов ее и степеней, что нисколько не умаляет достоинства ума, но, наоборот, выражает его); VI 7, 11 (великолепное рассуждение на тему о том, как в уме присутствуют и растения, и земля, и огонь, и воздух, и вода, — наилучшая иллюстрация для VI 6, 18); VI 7, 12 (все, в чем состоит существо неба, и море, и вода, и все живые существа, и ветер, и теплота, и запахи, и цвета — все налично в уме в своей умной природе); VI 7, 13—14 (лучшее место по диалектике ума и жизни). Эти главы VI 7, 6—14 — лучшая во всем Плотине иллюстрация к проблеме взаимо–имманентности ума и жизни.

XII

Мне остается теперь, после анализа VI 6 и после того, как я уже достаточно показал всю центральность для Плотина учения о числе, сделать такие выводы, которые бы в немногих словах дали точное изображение и учения о числе, и связь этого учения с прочими основными принципами философии Плотина. Эти выводы я формулирую в немногих тезисах для большей отчетливости изложения.

I. а) Теоретическая философия, которая есть не что иное, как диалектика, есть учение о том, как бытие присутствует в мысли, в уме [507].

b) Приступая к анализу бытия в мысли, мы начнем с фиксирования первоначальной точки, или одного, единого, которая необходима для всяких различений и соотнесений вообще.

c) 1. Если одно рассматривается как именно одно, оно — неразличимо, неименуемо й выше всякого бытия и мысли, ибо ни от чего не отличается.

2. Если же одно, единое, рассматривается не просто как таковое, но и как сущее, с точки зрения бытия, т. е. когда оно полагается, то оно отличается от иного, материи, которая, однако, не есть новая вещь, но лишь принцип осмысления одного как сущего одного.