Вся его жизнь — «духовный обморок», «страдальчески застой» — не жизнь, а смерть заживо.

Каким-то сном усопшей тени Я спал, зарытый, но живой.

Тут в самой жизни, в судьбе Тютчева противоположное подобие Некрасову: в русском барстве, в русском рабстве — Тютчев, как на ложе из роз, убаюкан смертною негою, а Некрасов измучен смертною мукою, изранен до-смерти шипами тех же роз. Растлевающая мука и растлевающая нега рабства.

Сам Тютчеве — «весь добродуиие и незлобие», но в жизни его что-то недоброе, неладное, какая-то злая сила, начало смерти, тления, разрушения.

Поэзия, творчество не борется в нем с этою силою разрушительной, а само становится ею. Поэт делает все, что от него зависит, чтобы уничтожить в себе поэзию.

«Его стихи увидели свет, только благодаря случайному, постороннему вмешательству» (Аксаков). У него отвращение к виду печатных строк. «При издании своих стихотворений он был в стороне; за него распоряжались, рядили и судили другие; он даже и не заглянул в эту книжечку. Не было возможности достать подлинников руки

поэта, ни убедить его просмотреть эти пиесы в тех списках, которые удалось добыть частью от родных, частью от посторонних. Ему доставлено было оглавление: оно пролежало у него месяц и было возвращено не просмотренное».

Не мог склонить своей я лени праздной, Чтобы она хоть вскользь им занялась.

Князь Гагарин, иезуит, в 1836 году собрал и послал Пушкину стихи Тютчева. Пушкин напечатал их в «Современнике». — «Он ценить их, как должно, и отзывается о них весьма сочувственно», — пишет Гагарин. — «А все же я очень сомневаюсь, чтобы мое бумагомарание заслуживало чести быть напечатанными, — возражает Тютчев.

Что это? Скромность гения? Может быть. Но и лень Обломова. Зарывает талант в землю, как ленивый раб; зажегши свечу, ставит ее под сосуд.

Да, если бы от него зависало, он истребил бы себя из русской поэзии.

«Однажды жег ненужные бумаги и  н е ч а я н н о  бросил в огонь тетрадь со стихами».

— Я довольно скоро утешился, вспомнив, что сгорела и Александрийская библиотека», — шутил он впоследствии.

Злая шутка. Тут за видимой легкостью какая-то страшная тяжесть. Кажется иногда, что не только эту тетрадь со стихами, но и всю свою поэзию — дар Божий — готов их кинуть в огонь, как сор.

Нелюбовь к славе — одно из двух: или смирение, или презрение к людям. Что же именно у Тютчева?

В славе человек высказывается, общается с людьми, отдает себя людям. А жажда забвения — жажда одиночества. Славобоязнь — человекобоязнь. Тютчев бежит от славы, потому что бежит от людей, скрывается и что-то скрывает от них, таить, молчит.

Молчи, скрывайся и таи…

Славобоязнь — светобоязнь. В свет все тайное делается явным. Но этого-то он и боится. Свет славы жжет ему глаза.

О, как лучи его багровы, Как жгут они мои глаза! Ночь, ночь, о, где твои покровы, Твой тихий сумрак и роса!

Нас, дневных, пугает ночь. В ночи и в тайне происходит самое святое или самое грешное. Что же именно у Тютчева?

Так же как поэзия, силу творчества, уничтожает он в себе и другую великую силу — любовь к родине.