Что это, пробуждение или засыпание? Явь или сон? Ни то, ни другое, а сумеречная полоса между тем и другим, «порог двойного бытия».

О, вещая душа моя, О, сердце, полное тревоги, О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия!

Мы это чувствуем изредка, а он — всегда; нам нужно усилие, чтобы дойти до этого, а ему - чтобы уйти от этого. Для нас воля сознанием освещается, а для него — затемняется; не ночь — покров дня, а день — покров ночи; «златотканный, наброшенный над бездной безымянной»:

Но меркнет день, настала ночь; Пришла — и с миpa рокового Ткань благодатную покрова, Сорвав, отбрасывает прочь… И бездна нам обнажена.

Меркнет сознание — и обнажается бездна воли, бездна мрака. Мрак истинен, свет лжив; свет кажется, мрак есть.

«Двойное бытие» — условие того, что люди когда-то называли «магией». Все явления мира здешнего — клавиши, звонкие рычаги миров иных: ударишь по клавише— отзовется струна; коснешься явления — ответит сущность.

Никто так не умеет играть на этих клавишах, как Тютчев. Вот почему стихи его подобны заклинаниям, волшебным зовам и шопотам: хотим, не хотим, мы идем туда, куда он зовет; его глазами смотрим, его ушами слушаем; мы — в нем, он — в нас. Можно не вступать в волшебный круг, но раз вступив, уже не вырвешься: прежде чем поняли, что это — мы уже заколдованы.

Двойное бытие — условие всякой религии. Но развитие религий начинается там, где определяется отношение двух бытий, двух миров.

Христианство утверждает их родственную связь, их последнее соединение в Боге. Если христианство — религия положительная, то религия отрицательная, антирелигия, — буддизм, утверждающей вечное разделение, отчуждение двух миров: может быть, и есть в здешнем мире что-нибудь нездешнее, божественное, но связи с божественным для человека нет, нет религии (r e  l è g è o  и значит  с в я з ь).

И не дано ничтожной пыли Дышать божественным огнем.

Человеческая мысль, как струя фонтана, жадно рвется к небу:

Но длань незримо-роковая, Твой луч упорный, преломляя, Свергает в брызгах с высоты.

Человеке — не сын Божий, а «сирота бездомный». Сила, правящая миром — слепая и злая, вражья:

Пред стихийной вражьей силой,

 Молча руки опустя, Человек стоить уныло, Беспомощное дитя.

Человеке — сирота, и весь мир тоже:

И мнится: мир осиротелый Неотразимый рок настиг.

Xристианство, утверждая воплощение Бога в мире тем самым утверждает незыблемую точку опоры для воли, для действия, несокрушимую скалу в призрачной зыби явлений: есть, за что ухватиться, есть, на что опереться. Если мир здешний, временный — уже начало мира вечного, то есть что делать и делать стоить. Вот почему христианство— религия действия, и, сколько бы ни отрекался христианский Запад от своего религиозного сознания, — в своем бессознательном действии он утверждает самую сущность христианства.

Но, если, как утверждает буддийский Восток, весь мир явлений — только призрак, только лживый покров,  М а й я, над бездной ничтожества; если тот мир — хаос, разрушение, уничтожение этого мира, то нет никакой точки опоры для воли, для действия: ухватиться не за что, опереться не на что: за что ни ухватишься, — все тает, как дым; на что ни обопрешься, — все рушится. И делать нечего, — ничего не стоить делать, игра не стоить свеч. Вот почему буддизме — религия бездействия, религия созерцания по преимуществу. Такова религия Тютчева.

Удел человека в действии — удел орла в полете.

Но нет завидней мне удела, О, лебедь чистый, твоего! И чистой, как ты сам, одело Тебя стихией Божество. Она между двойною бездной Лелеет твой всезрящий сон, И полный славой тверди звездной Ты отовсюду окружен.