d. Общее рефлекса. Вездеприсутотвие этой истины таково, что, по учению Платона, в мире явлений нет такого ничтожного предмета или факта, который не был бы осуществлением определенной и общей идеи. Парменид спрашивает Сократа (Farm. 130b—е.): — Все ли нужно разделять таким же образом, например, что есть идея справедливого самого по себе (вΐόος αδτο καΦαυτο), прекрасного и доброго и всех таких вещей?

— Вез сомнения, — отвечал Сократ.

— Далее, есть ли идеи человека вне пае и вне всех существ, который таковы, как мы, есть ли сама по себе идеи человека, или огня, или воды?,..,

— г- Об этих предметах, Парменид, — сказал он, — я часто сомневался, утверждать ли и касательно их то же, что и о прежних, или что‑нибудь другое?,;

— Но относительно вещей, Сократ, которые, пожалуй, могут показаться нелепыми, как, например, волосы, грязь, нечистоты или что‑нибудь другое, столь, же презренное, и ничтожной, так же. ли ты недоумеваешь, следует ли утверждать, что и для каждой из таких вещей есть отдельная идеи, что есть идеи, отличная от этих самых вещей, которые мы можем брать руками, или этого утверждать не следует?

— Не следует, никак не следует, —отвечал Сократ, — эти вещи таковы и есть, как мы их видим; а чтобы еще была идея их—допускать это нелепо. Правда, что, меня уже и прежде беспокоила мысль, не утверждать ли обо всех вещах одно и то же; но потом, когда я доходил, до названных выше вещей, то я убегал от них из страха, чтобы, не потеряться в безвыходной болтовне. Напротив, доходя до тех пещей, касательно которых цы сейчас утиерждплн, что они имеют идеи, я с любовию останав–лннаюсь на них и обращаюсь с ними, — 01 Как же ты еще молод, Сократ, — заметил Парменид, — -· философия еще не столько завладела тобою, сколько она, по моему убеждению, завладеет, когда ты ни одну из таких вещей не будешь считать маловажною. А теперь ты еще уступаешь предрассудкам люде"й вследствие твоей молодости.

Предрассудкам людей уступают и те толкователи Платона, которые при слове идея непосредственно вспоминают образцовые формы существования, обозначающие жизнь высшую, совершеннейшую и идеальнейшую. Приведенное место, признающее идеи для всех, даже незначительных, вещей, замечательно тем именно; что оно отвлеченным и пустым общностям рефлекса усвояет метафизическую истину. То не существует и не может существовать, что не дает этим абстракциям предметного значения. Во–первых, общее, как общее, есть определяющая норма того, что существует. Никакое насилие вещей не может сделать из всего все, не может превращать все во все, и это не потому, чтобы вещи имели несокрушимое зерно абсолютной реальности, но потому, что каждая вещь может принять только те изменения и положения, которые совместимы с ее общим понятием. Впрочем, это учение заключается уже в приведенном выше определении идеи как причины. Во–вторых, не только то общее понятие, которое определяет существенное значение вещи и системе мира или выражает сущность вещи так, какова она должна быть в безусловном разуме, но и случайное, по нашему произволу сделанное отвлечение, всякая наудачу схваченная общность не есть ничего не значащий субъективный прием нашего мышления. Мир, который бы не дозволял таких рефлексивных понятий и не давал бы им, значения, не был бы истинный. Мы получаем лучи света от солнца; но еще мы получаем рефлексивные лучи От вещей, впрочем потому, что вещи освещены солнцем. Точно таким же образом наши рефлексивные общности относятся к той общей и единой идее, которая выражает неизменяемую сущность вещи в общем разуме. Единственно на возможности этих случайных отвлечений основывается гибкость научных метод и способность разума двигаться при познании вещей самыми разнообразными путями, не изменяя требованиям истины. Единственно на возможности этих отвлечений основывается то, что от каждой идеи, следовательно и от каждой науки, лежит открытый путь к целостному миросозерцанию для мужественного и неустающего исследователя (Men. 81с). Наконец, если данный предмет мы мыслим раз как тот же самый, потом как другой, если, например, мы можем сказать об нем в одном отношении, что он есть, в другом — что Он не есть (Soph. 254), то вся эта диалектика, необходимая в каждой науке, не есть призрак и оболь щение только вследствие предметной истины категорий рефлекса.

Откровение высшей сущности вещей и идеи. Доселе мы знаем, что идеи имеют значение в системе вещей формальное, не своим содержанием, а тем, что они суть единое, неизменяемое, общее и первообразное для мира явлений. Но уже и прежде встречалось предположение, что, само содержание идей есть то, от чего вещам принадлежат бытие и определенные свойства, В этом содержании идей мъ! имели бы откровение высшей сущности вещей, Приступая к изложению этой стороны платонова учения о разуме, мы Должны заметить, что здесь; встречаются недоразумения, которых устранение необходимо для правильного понимания этого учения.

Пока определяют платоническую идею как постоянное в смене явлений, как единое н равное самому себе в разнообразии и противоположностях бытия, как вечное н негибпущее н противоположность с исчезающими явлениями, до тех пор очевидно, что этому требованию удовлетворяет й каждая материалистическая система атомизма. Правда, что Платон называет идею; ουσία, даже.

ουσία όντως ούσα (как бы: действительность действительно действительная. — Pliaedr. 247с). Но какой же ученый, вдумывающийся в язык своей науки не знае что,αιοιος ovoiu, atTt υντως ον, ύνιως δντα и т. д. или что понятия сущность, существующее само по себе и т. д. суть чисто формальные и что именно здесь и требуется знать еще то нечто, то содержание, которому. принадлежит существенное, самобытное, вечное бытие. То, чему принадлежит; такое постоянное и самобытное, бытие, есть идеи, есть общая истина. Если реализм, надеется достигнуть истины в мыслях разума, пригоняя их к представлению вечного бытия вещей (атомов), то идеализм, напротив, это мнимое вечное бытие вещей сводит на истину, разума.. Идея есть истинно–сущее Таково, учение Платон., Сообразно с этим предметы, опыта оказываются имеющими «истинного бытия, или явлениями,. потому что в. своей непосредственности они не мыслимы; они навязывают нам противоречащие представления об, одном и том же; нам, говорит Платонприщлось бы краснеть пред самими собою от стыда, если бы мы стали утверждать,, что они есть это, а не другое (Tim. 49с). Но если немыслимое не существует, то следует признать, наоборот, что нее мыслимое существует, есть.

Этим существует, есть, δντως ον, άвι όν далеко не обозначается тот способ бытия, какой мы приписываем вещам за их действия и страдания или живым субъектам за их силы и за их способности испытывать свою особенную, индивидуальную судьбу. Идеям не свойственна сила, которой существенны интенсивность и энергия, стремление в неопределенную даль или к разумной цели, они суть именно эта разумная цель, вечно равная самой себе, пребывающая в вечном покое вне мирового процесса вещей или, как говорит Платон, пребывающая в месте внемирном (Phaedr. 247с). Идеям свойственно и бытие идеальное, и, чтобы повторить здесь, схоластическое essentia ejus involvit ejus existentiam, неосновательно перенесенное на живой субъект, применяется во всей строгости к идеям. Их вечное бытие состоит единственно в их истине. Для Платона ουσία И άλвΌвα суть тожественные понятия (Thcaet. 186(1). Как только души созерцают сущее (то ov), они по этому самому созерцают истину, питаются и наслаждаются истиною (Phaedr. 247с). Как только мы мыслим нечто (τ\), то ему всегда и необходимо принадлежит бытие, потому что «невозможно высказать его отдельно, как бы обнаженным и отчужденным от бытия» (Soph. 237d). «Познающий познает ли что‑нибудь или ничто? — Познает что‑нибудь. — Существующее или не существующее? — Существующее, потому что как бы он мог познавать не существующее?» (De rep. 476е). Как для геометра в построяемости фигуры заключается все бытие ее, так для Платона в познаваемости идеи дано все ее существование. Итак, если говорят, что идея есть субстанциальное, да еще в смене явления, и что она единственная действительность, то эти выражения до того заслонят истинное учение Платона о разуме, что следует сделать, соответственно этой терминологии, совершенно обратные определения: идея нё есть что‑нибудь действительное, а только мыслимое (vo»ltov), (Tim. 48е); она есть образцовая форма действительности (ibid.), а не самая действительность; она также не есть единственная действительность, как, например, гармония и красота музыки не есть единственная действительность тонов, которые могли бы существовать: без гармонии и красоты. Как геометр не усомнился бы в истине своих построений, если бы они нималёйше не осуществлялись в пространственных комбинациях вещей, так разум не отверг бы ни одной из своих вечных истин, если бы они вовсе не отражались в смене явлений или, что то же, если бы этот мир был всецело материален. Геометр получил бы только убеждение, что этот мир построен не существом, знающим геометрию; разум осно–рательно предположил бы, что этот мир не произошел от существа, знающего истину.

Вообще историки недостаточно взвешивают учение Платона в «Софисте», где философ, признавая Парме нида отцом истинной философии, решается, однако же, касательно вопроса о бытии совершить отцеубийство и доказать, что бытие не есть безусловное, независимое, простое положение, без степеней, без разностей, без отношений и что, напротив, оно находится в полной зависимости от своего содержания, так что часто бывает необходимо соединять бытие с небытием (24lb) или считать несуществующее существующим в определенном отношении и существующее несуществующим в определенном отношении (241(1), и, наконец, необходимо вообще согласиться, что к й ж дни идея но многих отношениях есть ив бесконечно многих других отношениях не есть (256е), Только в реализме категория бытия есть так независимая, простая н коснея, что вообще с ней ничего нельзя предпринять и что вследствие этого все содержание наших мыслей и опытов должно быть насильственно преобразовано и искусственно переработано до таких простых определений, которые совпадали бы с роковой простотой и монотонностию идеи бытия. Какую, например, ломку в наших головах и опытах следует предпринять, чтобы необозримое множество существ, одушевленных и прекрасных, и чтобы все отношения мира, поражающие нас присутствием порядка, замысловатости и непосредственной жизненности, пригнать к простому и бедному бытию безразличных атомов. То, что, по убеждению разума, особенно достойно бытия, должно оказаться, призраком; напротив, то, что составляет безразличное условие для всякого мира, должно быть признано истинно–сущим. По учению Платона, бытие не есть такое безусловное и безотносительное положение. Как движение бывает различно смотря по различию свойств и отношении того; что движется, так бытие имеет различные степени (потенции у Шеллинга): оно есть положение, принимающее различный. смысл смотря по содержанию, о котором мы говорим,,. что оно есть, В каком, смысле говорится, что идеи есть истинно–сущее, это мы видели.

. Именно, хотя справедливо, что идеи суть общее и; что, следовательно, бытие постоянное и неизменяемое принадлежит общему, однако Платон не имел мысли новейшего идеализма, что общее есть то, что суть собственно вещи. Общее, идея; истина есть вечное, не произведенное субъектом содержание разума. Бытие же способных к действию и страданию живых существ есть тайна Божествейного творчества, есть, следовательно; такое безусловное положение, которое не исчерпывается их познаваемостью, и Тимей может только описывать й повествовать, каким образом благой Бог творит эти существа, взирая на идеи, как как на образцы, следовательно, творит сообразно с истиной; Царство идей, образцов или вечной истины, далее, царство существ разумных, призванных познавать эту истину и питаться ею (Phaedr. 247с) и, наконец, призрачное существование всего телесного, или ноуменон, реальное и феноменон, — таковы три метафизические сферы в учении Платона о бытии. Идеи имеют субстанциальность далеко не в том смысле, будто они суть источники действий и движений в мире; но они субстанциальны в том значении, что космос, который есть сын Божий и Бог (Tim. 92с), должен исполнить всякую правду, лежащую в идеях, чтобы наслаждаться совершеннейшим существованием: они находятся в непосредственном и первоначальном отношении к разуму, как его субстанциальная истина; так что мир идей есть «род истинного знания»; боги космоса, созерцающие идеи, питаются разумом (νδ) и знанием (ibid.), и весь космос состоит из ανάγχв и νους (Tim. 48а), Наконец, вся идеология произошла из сознательного стремления Платона развито до полной истины учение о разуме.(Phad. ЩсЬ впервые изложенное у Анаксагора» но оставшееся у, него бесплодным для миросозерцания, потому что разум вне своего вечного содержания, которое есть идеи, превращается в немыслимое предположение.

Так как идеи Суть система общих мыслимых оснований вещей, то сколько бы мы ни двигались от идей чрез идеи к идеям, мы никогда диалектическим путем не выведем особенной индивидуальной жизненности разум ных существ, никогда мы не выведем мира того совершенно–сущего, которому принадлежит жизнь, движение, душа й достойный и святой разум (SopH.248d). Хотя существование его возможно только на Общих идеальных основаниях, однако его действительность не обнимается логической идеей сущности, потому, что благое начало (тЬ άγάον), полагающее эту действительность, не есть сущность, но по достоинству и силе находится далее и ыше ее (De rep. 509Ь). Новые философы назвали бы такое начало трансцендентным. Между тем здесь становится понятным, почему для Сократа и Платона индуктивная метода составляла существенный орган философии и почему вообще для них философия не была,«наука из начал a priori, как ее определяли новейшие. Как в естествознании, так и в философии не могут, быть построены, но должны быть, найдены исследованием и наведением те основные факты, которые, и, суть факты именно поэтому, что в их содержании есть нечто, не сводимое на идеи разума (трансцендентное). Бели бы система, идей была вполне прозрачна для нашего разума, то тем не менее индивидуальное бытие живых и разумных существ представлялось бы нам, как непонятная судьба, и, откровение, содержащееся в идеях о том, что есть, оставлял бы нас в полном неведение относительно того, кто есть. Только непосредственное, неискоренимо присущее духу сознание добра — эта идея добра наипростейшая и наипонятнейшая, самая первобытная в духе проливает неожиданный свет на эту сторону миросозерцания, открываемую средствами индукции. То, что можсет быть (идея), переходит в то, что, есть (действительность, посредством того, что должно быть (το αγαθόν). Бытие разумных и живых существ есть неожиданный для диалектического мышления дар благого существа, как для глаза, которому"хотя свойственны законы оптики, однако присутствие и действительность видимых индивидуальных предметов есть событие неожиданное потому что законы оптики могли бы исполняться и на миражах (см. De rep. 508е и далее). Это изъяснение Платонова учения о миротворении мы только выставляем здесь, чтобы характеризовать его теорию разума в противоположность с новейшей диалектикой, для которой идеи суть силы и двигатели и которая надеется живую индивидуальность построить из логического сочетания мыслей, как нечто логически понятное. Мы не, входим в разбор исторических й философских затруднений, соединении к с этим учением. Для нашей цели довольно одной обширной аналогии. Как человеческий дух рождает действительное знание и действительную добродетель и вообще освобождается от призрачного существования только в той мере, в какой он проникнут стремлением к добру, так и всякая действительность оправдывается безусловно из того, что должно быть, или из идеи добра. Явление состояло в том, что вещь меняет свои признаки, которые, таким образом, как приходящие и уходящие, вовсе не выражают того, что такое самая вещь. Этот факт оставался неизъяснимым. Но не все переходит во все: порядок, правильность и единство в изменении указывают на равную самой себе действительность, и эта действительность по содержанию есть благо или цель вещи (Conviv. 205d и дальше). Этому‑то метафизическому содержанию свойственна формальная, неизменяемость и вечность идеи, а не каким‑нибудь первобытным вещам. Это содержание есть то положительное зерно вещей, которое мы доселе, зияли и формальных логических определениях, каковы όν, ουσία, όντως и т. д. Как вообще добродетель не имеет деспота (De rep. 617е), так и добродетель каждой вещи не условливается ее натурою, но, напротив, эта натура вещи условливается ее добродетелью, именно ее значением и целию в системе космоса (см., напр., Phaed. 9? с и след.). Наконец в особенности формальное качество идей, именно их неизменяемость а равенство с собою, это качество, которое представлялось нам как логическая необходимость, находит свое оправдание в их безусловном содержании, потому Что благо, как самое превосходное, не изменяется и не движется чем‑нибудь другим (De rep. 380е). Ему свойственно быть предметом безусловного избрания со стороны разума.