Часто термины “раскаяние” и “покаяние” не различают по смыслу. Причиной тому является направленность внимания на их общий признак, связанный с признанием ошибки. Гегель в “Философии религии” не рассматривает раскаяние и покаяние как разные поступки. Он пишет чувстве раскаяния; покаяние же рассматривает как “предпринятое” духовное действие. Отечественные словари по этике, психологии, философии вообще не содержат соответствующих статей. В атеистическом словаре пишется о покаянии как о религиозном таинстве. Положение меняется, как только мы обращаемся к русской философии и сродному ей живому русскому языку. Уже в словаре Вл. Даля слово “раскаяние” несет в себе более узкое значение, чем “покаяние”: “...раскаяться, каяться, сожалеть о поступке своем, сознавать что следовало бы сделать не то, не говорить или не делать чего”. В раскаянии нет еще отречение человека от себя прежнего, он раскаивается лишь в отдельном поступке. При раскаянии разум признается в

том, что цель оказалась неправильной , что средства оказались не те, что результат получился неожиданным. При этом испытывается эмоция легкого горя (сожаление) или сильного горя (стыда). Раскаяние есть сумма из логической констатации ошибки и отрицательных эмоций. То и другое вполне умещается на “внутренней сцене” индивидуума. Раскаяние носит характер самоотчета - оно не рвется наружу. Рациональный разум скрыт сам в себе, самодостаточен. Субъект раскаяния исповедуется перед самим собой или отдельным доверенным лицом - гордость в нем еще достаточно сильна, именно она не позволяет вынести “свой грех” на общий суд людей. Такова исповедь Раскольникова в романе Ф.М. Достоевского “Преступление и наказание”. Раскаяние Раскольникова стало возможным благодаря осознанию ошибки в оценке себя как великой личности, способной “через кровь переступить”. При этом гордость его уязвлена, ведь на деле оказалось, что он не способен быть “наполеоном”, что он обычный человек - “тварь дрожащая”, “вошь”, посягнувшая переступить границу дозволенного. Раскольников чувствует себя жертвой собственного преступления: “Я себя убил, а не старушонку”. Даже убитая старушонка смеялась над ним в виденном им сне - “так и заливалась тихим неслышным смехом, из всех сил крепясь, чтобы он ее услышал”. Стыд за свое духовное ничтожество и униженная, но не сломленная гордость, присутствуют в исповеди Раскольникова как типичные черты раскаивания за совершенную ошибку. Об этом свидетельствует, в частности тот факт, что для своей исповеди Раскольников выбрал именно Сонечку Мармеладову. Она в его представлении тоже жертва своего преступления - “через себя переступила”. Поэтому перед Сонечкой Раскольникову менее всего стыдно за себя, за свою несостоятельность. Перед ней, униженной и растоптанной, ему наиболее легко было исповедоваться.

Высшим уровнем исповедального поступка является покаяние. Покаяние буквально в переводе с греческого означает “перенос разума”, то есть перерождение его в высшую духовную силу - “разумение сердцем”. Так, Иисус находит причину неспособности людей к покаянию в их бессердечии: “... сердце этих людей огрубело, и не желают они покаяться мне” (Матф.) Сердце, являясь средоточием духовной целостности личности и ее свободы, определяет и способность личности покаянию. Серафим Саровский говорил, что способность личности к нравственному покаянию измеряется ее способностью плоть покорить, от воли своей отречься, смиренномудрию обучиться. Таким образом покаяние предполагает отказ от того, чему служит гордый рациональный разум. “Плоть покорить” означает победить свои телесные потребности, “от воли своей отречься” - отказаться от своеволия, “смиренномудрию обучиться” - покорить себялюбие и бескорыстно служить добру.

У такого рационалиста как Спиноза покаяние получает чисто негативную оценку - оно является двукратным злом. Зло, потому что человек совершил ошибку (иначе зачем было бы ему каяться) и зло от того, что человек, каясь, страдает при этом. В русской культуре покаяние имеет глубоко нравственный смысл. Одно из значений слова “покаяние” у Вл.Даля - “отречение от прежней, дурной греховной жизни, от прежнего своего “Я”. Здесь рождается новый человек, сердце его обновлено и очищено от греха совестью. Но чтобы состоялся совестный акт, сила человеческого разума, ума или рассудка должна быть приведена к молчанию. Для отличия покаяния от раскаяния по характеру нравственного чувства можно привести следующие слова Юркевича: “Когда совесть упрекает человека в несправедливости или жестокости, она не говорит ему: “Ты не послушался предписаний своего разума”, “Ты руководствовался в деятельности неправильными понятиями и неточными соображениями”. Эти упреки, как упреки в математической ошибке, слишком легки и ничтожны в сравнении с грозным и потрясающим словом, которое совесть говорит преступнику: Ты сделал неправду, ты сделал зло: что ты сделал, недостойный своего имени человек, посмотри, каковы плоды твоего злого сердца”.

Если в раскаянии объектом интенции является сам человек, субъект поступка, стыдящийся сам за себя, то в покаянии интенцией выступают “другие”. Муки совести здесь рвутся наружу, к людям. В “Тобольских епархиальных ведомостях” времен первой мировой войны сообщается о таком случае покаяния. В ходе церковного богослужения упала перед батюшкой на колени крестьянка-солдатка и призналась перед народом в грехе неверности. Подвиг покаяния требует усмирения своего “я”, полного отказа от себялюбивого душевного достоинства. Такой подвиг представляет переход к высокому духовному достоинству. Если в сущности раскаяния остается, хоть и поколебленное, но себялюбие, то в сущности покаяния лежат чувства, не совместимые с гордыней. В совестливом покаянии существенным признаком является чувство жалости. Гордость окончательно умирает, когда в сердце человеческом просыпается жалость. Такова жалость отца Сергия, когда во сне ему явилась из детства нескладная, худенькая девочка Пашенька, смешная и до нелепости простодушная. Именно эта жалость выводит отца Сергия из пропасти душевного кризиса: тщеславное сознание своей значительности уходит от него. Исповедью покаяния является поступок Сергия, когда смиренно приняв подаяние от проезжающего “французишки” он, бывший гвардейский офицер, а затем прославленный церковный наставник, склоняет голову в покаянном поклоне.

Жалость существует помимо, а, порой, вопреки всякому оценочному смыслу. Так, вопреки рациональной оценке Сонечка Мармеладова пожалела убийцу - Раскольникова. И эта потрясающая жалость очищает на мгновения от гордости душу убийцы: “Давно уже не знакомое чувство волной хлынуло в его душу и разом размягчило ее. Он не сопротивлялся ему: две слезы выкатились из его глаз и повисли на ресницах”. И стыд и гордость утонули в слезах. Это уже не раскаяние, это выше, чем раскаяние - луч сердечного покаяния. Однако покаяние еще не укоренилось в душе Раскольникова, ибо он был духовно не готов к нему.

Указанные качественные различия раскаяния и покаяния определяют их как генетические уровни исповедального сознания.

Л. М. Емельянова. Исповедь как ступень самопознания человека

Исповедь - определенный вид творчества на границе между философией и искусством, когда объектом рефлексии становится не человек вообще, а личность самого пишущего. Жанры исповедальной словесности широки: от исповеди в собственном смысле слова до автобиографической прозы и философской литературы, в которой вселенское выражается через личное: беседы, размышления, письма. Можно без большой ошибки сказать, что в творчестве почти каждого писателя, поэта или мыслителя можно найти произведения, относящиеся к исповедальному жанру. Мы остановимся здесь на исповеди, в которой показаны не столько значительные вехи во внешней жизни человека, сколько коренные переломы в его внутреннем мире, которые можно назвать рождением души или, вернее, её пробуждением от духовного забвения. Классическим примером такого текста является, как известно, “Исповедь” бл. Августина.

Написание исповеди есть свидетельство и результат важных изменений в жизни человека, в явном виде осознающего то, что предчувствовалось в глубинах его сознания. Всякое творчество есть организация в целое накопленного материала, и каждый согласится с тем, что исповедь пишут для того, чтобы подвести итог прожитому, то есть в многообразии встреч, мыслей и чувствований увидеть смысл пройденного этапа жизни. Эмпирический материал накопленного опыта, организованный в единство творческой волей, позволяет наглядно усмотреть, что жизнь не есть хаотический поток различных состояний, а целенаправленное движение. Написание исповеди есть одновременно и осознание, что направленность и цель жизни задает нечто, лежащее в ее глубине. За внешними проявлениями человек прозревает безмолвно смотрящего Наблюдателя; переставая отождествлять себя с потоком, он становится центром, то есть рождается как временное Существо.

Исповедь – анализ самого себя, попытка увидеть себя со стороны, увидеть же себя со стороны можно лишь заняв место в центре, в недвижимости. Всякий, воплощающий мир в слове, пишущий не для забавы и славы, непременно в конце концов постигает такое естественное и простое, но скрытое от поверхностного взгляда разделение: один - тот, кто наблюдает, другой - тот, кто совершает акты писания, познания, деяния. Об этом и говорили истинные философы и основатели религий: человек внешний есть проявление человека внутреннего, духовного. Поэтому акт написания исповеди может явится и актом воспоминания: ты есть То вневременное и непространственное Я. Кто этого не обнаруживает, всерьез еще не думал о глубинном смысле пути, он находится на поверхности жизни, не пришло его время или не хватило мужества – нырнуть в глубину.

Исповеди пишутся обычно в середине жизни, когда не только накоплен достаточный опыт, но главное – он изжит. Все, что раньше удовлетворяло человека, теперь его тяготит, он не находит на земле того, чего так ждал, и прорывается за пределы земного к миру горнему. Осмысление прошлого есть горькое осознание своих заблуждений и слепоты, ибо сколько раз вместо движения по заданному направлению, человек уходил в сторону, заглушая тихий внутренний голос суетой. Уход в сторону всегда заканчивался безысходным тупиком и страданием, однако с новой силой побуждал искать истинные дороги. Уроки, которые человек учит на земле, это ступени, по которым он восходит. Но самые надежные ступени, как ни парадоксально складываются из ошибок, которые он совершает. Может быть, благодаря своим падениям, человек и приобретает то, что невозможно потерять, за все заплачено сполна.

Осмысление прошлого - это разрыв с ним, отбрасывание не только ошибок, всего тягостного и темного, но и расставание со всем светлым и радостным, так как только оторвавшись от прошлого, можно получить будущее. Исповедь есть катарсис, очищение сознания освобождение пространства для новых накоплений. Поставить точку в конце - начать новый путь и больше не оглядываться назад, чтобы соляным столбом не остаться посередине пылающей земли. Пишущий исповедь остро чувствует проблему времени. Он постепенно осознает, что есть “сейчас”, есть настоящее, данный акт написания, например, то есть и прошлое, и будущее, есть всегда, сразу, и ищущий имеет туда ходы. Различие прошлого и будущего состоит в том, что прошлое входит в сознание многообразием наглядно воплощенных картин и оформленных мыслей; будущее содержит еще не проявление мысли и события. Жить во времени – являя потенциально существующее, и жить в вечности – наблюдая эти проявления и сохраняя их в памяти...

Где сохраняется прошлое, где находится будущее? В сознании, но выходящем за границы личного воплощенного “я”, в Божественной Монаде человека, которая собирает опыт земных странствий, раскрывая тем самым свое содержание. Человек не просто прохожий, блуждающий в сумрачном лесу, но Путник Великого Пути, приходящий в мир для собирания опыта.