Со всей осязательностью внешней формы в нем отразилась твердая самостоятельность и своеобразность русской народности во всем ее несокрушимом могуществе, воспитанном многими веками коснения и застоя, в ее непоколебимой верности однажды принятым принципам, в ее первобытной простоте и суровости нравов. Строгие личности иконописных типов, мужественные подвижники и самоотверженные старики-аскеты, отсутствие всякой нежности и соблазнов женской красоты, невозмутимое однообразие иконописных сюжетов, соответствующее однообразию молитвы - все это вполне соответствовало суровому сельскому народу, медленно слагавшемуся в великое политическое целое, народу трудолюбивому, прозаическому и незатейливому на изобретения ума и воображения, который, при малосложности своих умственных интересов, был так мало способен к развитию, что многие века довольствовался однообразными преданиями старины, бережно их сохраняя в первобытной чистоте.

Примечания редактора

Впервые опубликовано в кн.: Сборник за 1866 год, изданный обществом древнерусского искусства при Московском Публичном музее. М., 1866, Отд. 1, с. 1-106. Печатается в извлечениях по кн.: Буслаев Ф. О литературе. Исследования и статьи. М., «Худ. лит-ра», 1990, с. 378-388. Федор Иванович Буслаев (1818-1897) - академик, видный исследователь древнерусской словесности и искусства.

ХРИСТИАНСКАЯ ПОЭЗИЯ И ИСКУССТВО В СВЯЗИ С НОВОЗАВЕТНЫМИ АПОКРИФАМИ. Елпидифор Барсов.

Древнехристианская апокрифическая литература имеет громадное значение в истории христианской церкви. Она знакомит нас с преданиями и обычаями древних христиан, с верованиями и направлением их образования, с доктринами разных сект, партий и отдельных христианских общин. Первые апокрифические Евангелия чрезвычайно важны и для критики евангельского канона. Драгоценны они уже потому, что строго научное их изучение неотразимо убеждает в подлинности и истинном значении Евангелий канонических.

Было время, когда на Западе услаждались апокрифическими Евангелиями для того, чтобы возбудить подозрение насчет верности Евангелий канонических. Отсюда возникло, с другой стороны, крайнее отрицание их значения: они были публично запрещены под угрозою читающим церковной анафемы. В последнее время на Западе они снова стали являться на свет литературный и уже в полнейшем всеоружии науки.

У нас на Руси апокрифические Евангелия, начиная с XV в., распространены были в древних славянских переводах во множестве стихов и помещались здесь под именами: «Слово на Рождество Богородицы», «Слово на день Введения во Храм Богородицы», «Слово в Великую Субботу на сошествие Христа во ад» и т.п. «Православное Обозрение» впервые стало было издавать апокрифические Евангелия в русском переводе в 1860 г. Затем, в последнее время, в духовной литературе явилось уже несколько замечательных исследований относительно этих памятников, но все они касаются только их происхождения и отношения их к Евангелиям каноническим. Вопрос о том, какое значение они имеют в истории церковного обряда и как воздействовали на христианское искусство, остается мало исследованным. Вопрос сколько чрезвычайно важный, столько же сложный и трудный. Мы, с своей стороны, высказываем здесь только свои соображения, насколько этот вопрос заинтересовал нас, и насколько мы успели ознакомиться с данными, к нему относящимися1.

1 В последнее время историческая наука обогатилась капитальным исследованием об апокрифических Евангелиях по славянским спискам профессора Моск. Университета М.Н. Сперанского.

Два взгляда существуют на происхождение апокрифических Евангелий. Тишендорфа некоторые Евангелия - как-то Иакова, Фомы и Сошествие Христа во ад - приписывает гностикам: первое - Евинею, другое - Маркиону и третье - христианину из иудеев, достаточно напоенному гностическими понятиями.

Иной взгляд на них развивает и доказывает аббат Фреппельб. Он указывает, прежде всего, на тот психологический закон, что всякий деятель, которого явление было событием для человеческого рода, в произведениях народного воображения получает поэтическое дополнение своей действительной жизни. Легенда становится рядом с историей, иногда искажая ее, но всегда дополняя. Если есть какой-нибудь пробел в истории его жизни, то на этот пункт его существования, который более или менее неизвестен, непременно и обращается ум, склонный к легендам. Христианство, несмотря на свой божественный характер, не могло избежать этого общего закона. Круг народных легенд был следствием потребности чудесного, которое волнует дух человеческий. Апокрифические Евангелия восполняют собою то, что опущено в повествованиях евангельских - и рассказывают о детстве Христа, Его пребывании в Египте, о смерти Иосифа, рождении и жизни Св. Девы. Это есть, так сказать, поэзия рождающегося христианства, и начиная с самых приятных форм идиллии и элегии здесь можно найти все то, что язык поэзии имеет наиболее живого и прекрасного.

В последнее время историческая наука обогатилась капитальным исследованием об апокрифических Евангелиях по славянским спискам профессора Моск. Университета М.Н. Сперанского.Но оба эти воззрения не противоречат одно другому. Гносис не был религиозной философией, как думает Баурв, не вытекал он и из чисто практических оснований, как полагает Мёлерг. Гностики это были люди спекулятивного и созерцательного направления, исполненные предчувствий и увлеченные стремлениями того великого времени; они не довольствовались философскими системами, как старыми системами азиатских религий, так и преданиями иудейства. В них сильно было чувство нравственного раздвоения, и теоретически сказывалось в них сознание в необходимости искупления. Они чувствовали, что христианство решало задачу мира как никакая другая религия. Они признавали великий мировой факт искупления во Христе, но, чувствуя себя далекими от него, они хотели свою прежнюю созерцательность соединить с христианством. Само собою разумеется, что это могло быть только тогда, когда христианство мощно охватило собою жизнь восточных народов и когда начались к нему притоки западного образования.

Мы не будем излагать здесь систем гносиса, но заметим только, что эпическая поэзия древнейших христиан, сказывавшаяся в апокрифических повестях о Христе и ближайших к нему лицах, вполне отвечала поэтическим созерцаниям гносиса.

Гностики, как известно, прежде всего, пользовались Евангелиями каноническими, переделывая их по-своему; точно так же, составляя новые, они естественно могли пользоваться готовыми преданиями и легендами и усвоять их авторитету имен апостольских. Что в этих древних готовых преданиях было исторического и что было народным вымыслом,- им не было до того дела: они пользовались ими только для того, чтобы религиозность верующих возводить к высокой созерцательности, постижению великой идеи искупления во Христе.