Но уже сама эта сложность отношений, соединяющих то, что кажется несоединимым, свидетельствует о том, что все так или иначе связано, соотносимо, параллельно, выводимо одно из другого, познаваемо. Именно отсюда — та несколько наивная радость узнавания–познания, открытия, установления связей, переходов, разных ипостасей и т. п., которая так характерна для СЗБ и так подкупающе действует на читателя. Композиция и в значительной степени обуславливаемая ею стилистика первой части (I) СЗБ лучше всего подтверждает сказанное.

Центральным и определяющим в I является противопоставление закона и благодати (и истины), сформулированное уже в заглавии:

О законе моисеомъ дане/емъ. и о благодeти и істи/нe Иисус Христомъ бывіши (sic!) и како законъ отиде. благодать же и истина, всю землю испол/ни… [281]

и развернутое во всей полноте образов в тексте I.· Противопоставление закону некоего нового состояния, ознаменованного сотворением «нового» человека, в виде намеков выступает уже у Пророков; ср. Иезек. XXXVII:26 и особенно Иерем. XXXI:31–33 («Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, — не такой завет, какой я заключил с отцами их… Но вот завет, … говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его…»). Ветхозаветные тексты, изобилующие упоминаниями закона, лишь семь раз ссылаются на благодать, которая, строго говоря, никак не соотносится с законом (характерные контексты — «Господь дает благодать и славу». Псалт. LXXXIII:12; ср. там же XLIV:3; Притчи VІІІ:35; ХVІІІ:22; Экклес. X:12; Захар. IV:7; XII:10). В новозаветных текстах положение резко меняется: хотя ссылки на закон по–прежнему часты (их даже несколько больше, чем в ветхозаветной литературе), упоминания благодати сильно возрастают количественно (их несколько менее сотни), само понятие приобретает более точный и специализированный смысл и, главное, формируется то противопоставление закона и благодати, на котором строится позже и СЗБ. Ср. ключевое для СЗБ место: «И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать; Ибо закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа», Ио. 1:16–1, 17 οτι έκ τού πληρώματος αυτού ημείς πάντες έλάβομεν, καί χάριν αντί χάριτος οτι ό νόμος δια Μωϋσεως έδοθη, ή χάρις και ή άληθεια δια ’Ιησού Χριστού έγένετο (собственно, именно эта фраза и легла в основу заглавия СЗБ; она же повторена 170а, непосредственно перед введением ипостасных образов закона и благодати); ср. также: «Что же? станем ли грешить, потому что мы не под законом, а под благодатию?», Римл. VI:15; «Ибо и до закона грех был в мире; но грех не вменяется, когда нет закона… Но дар благодати не как преступление… благодать Божия и дар по благодати… преизбыточествуют для многих», Римл. V:13, 15; «Не отвергаю благодати Божией. А если законом оправдание, то Христос напрасно умер», Галат.

II :21 [282]; «Вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати», Галат. V:4 [283]. Примеры, подобные последнему, послужили одним из источников ипостасного образа благодати — Христа; еще характернее отрывки Римл. V:12–21 — Филипп. 11:7, 11, в которых формируется противопоставление Христа ветхому человеку, которым грех вошел в мир, Адаму (хотя само это имя не названо). Ипостасность закона и благодати в СЗБ восходит именно к этой традиции. — К антитезе «закон — благодать» и ее предпосылкам и следствиям см. Приложение II.

Но прежде чем развернуть картину ипостасного противопоставления этих понятий, Иларион оценивает их отношение в перспективе, которую можно было бы назвать «историко–промыслительной». В этом ракурсе противопоставление почти снимается: закон и благодать становятся всего лишь разными стадиями религиозного познания; в законе подчеркивается то, что подготовило приход благодати; в благодати — то, чем она продолжает и развивает закон. Следовательно, отношение их не сводится только к противостоянию (a:b), но включает и идею преемства, наследования (а —>b —>…):

Кто бо великъ яко Богъ нашь. то / единъ творя и чюдеса. положи / законъ. на проуготованіе исти/не и благдати. да въ немъ обы/кнеть человечьско естьство… въ единаго Бога веро/вати. да яко сосудъ скверненъ / человечество. помовенъ водою. / закономъ и обрeзаніемь при/иметь млеко благодeть и / крещіеніа. законъ бо прдтe/ча бе и слуга благодeти и / істине. истина же и благодать слуга будущему веку. жи/зни нетлен'неи (169а).

Лишь введя этот аспект «исторической» относительности закона и благодати [284], автор намеренно суживает рамки таким образом, что актуальным становится противопоставление, как бы изъятое из всей перспективы, и отдается той «художественной» логике антитетизма, которая так характерна для СЗБ: «и что успе за/конъ. что ли благодать. прежде / законъ. ти по томь благодать. / прежде стень. ти потомь истина» (170а), — формулируется в этом первом в СЗБ приступе «художественного», определяющем значительную часть I.

Следующий непосредственно за этим переход к ипостасному уровню подключает известный эпизод из Книги Бытия, развертываемый в СЗБ как отражение истории взаимоотношений закона и благодати (ср. тот же ход «прежде — ти по томь», что и в предыдущей фразе):