Ориген прежде всего старался убедить их в пользе философии и безусловной необходимости для всякого изучать ее.

Он утверждал, что для того, кто не занимается философией, невозможно и истинное богопочитание. Такие речи Ориген вел не один раз, а много дней вначале, когда братья приходили к нему; он говорил с большою настойчивостью и искусством, приводил множество оснований одно за другим, пока не достиг своей цели: „я все еще колебался и обдумывал, — говорит св. Григорий, — и решился заняться философией, еще не будучи совершенно убежден, но с другой стороны я не мог, не знаю почему, удалиться от него, а все более и более привлекался к нему его речами, как бы силою какого то высшего принуждения“. Как зачарованный, Григорий уже не в силах — был противиться (§§ 74–80).

Ho Ориген действовал на св. Григория не только силою своих доводов, но и обаянием своей личности: „он поразил меня и жалом дружбы, с которым нелегко бороться, острым и сильно действующим, жалом умелого обращения и доброго расположения, которое, как благожелательное ко мне, обнаруживалось и в самом тоне его голоса, когда он обращался ко мне и беседовал со мною“(§ 81). Ориген вместе с тем возбудил любовь и к самому учителю благочестия — спасительному Слову, „которое ко многим приходит, и всех, с кем только встречается, покоряет“(§ 82). „Подобно искре, попавшей в самую душу мою, возгорелась и воспламенилась моя любовь, как к священнейшему, достойнейшему любви самому Слову, которое в силу Своей неизреченной красоты, привлекательнее всего, так и к сему мужу, его другу и проповеднику“(§ 83).

Св. Григорий решил пренебречь всеми делами и науками, которые казались приличными для него, даже „прекрасными законами“, мысли о которых до этого времени он не оставлял, отечеством и родственниками, как в Кесарии, так и в Неокесарии: „одно было для меня дорого и любезно — философия и руководитель в ней, — этот божественный человек“(§ 84). Между Григорием и Оригеном установилась такая тесная дружба, какая была между Давидом и Ионафаном (1 Цар. XVIII, 1).

В знакомстве Григория с Оригеном, или же, может быть, в разрешении его колебаний относительно того, остаться ли ему в Кесарии, принимал какое-то участие Фирмилиан, знаменитый епископ Кесарии Каппадокийской. Указание на это находим у св. Григория Нисского, который пишет: „когда по окончании полного обучения внешней мудрости, он (св. Григорий) встретился с Фирмилианом, одним из благородных юношей каппадокийских, подобных ему по нравам, как то показал он последующею жизнью, соделавшись украшением каппадокийской церкви, то, открыв этому другу образ своих мыслей и своей жизни, как бы это было пред Самим Богом, и узнав, что и он имеет такое же желание и стремление, оставляет все занятия внешней философией и приходит вместе c ним к главному в то время руководителю в христианской философии, — то был Ориген“ [225]. Впрочем, достоверность этого свидетельства, что касается его частностей, подвергается сомнению. Основание для него заключается в следующем свидетельстве Евсевия: „был десятый год упомянутого царствования (Александра Севера), когда Ориген переселился из Александрии в Кесарию, оставив тамошнее огласительное училище Ираклу. Не много после скончался и епископ александрийской церкви Димитрий, проходивший служение целых сорок три года. Преемником его был Иракл. В то же время пользовался особенною известностью епископ Кесарии Каппадокийской — Фирмилиан“ [226]. Хотя, конечно, нет необходимости предполагать, что уже в год вступления Иракла на александрийскую кафедру Фирмилиан был епископом Кесарии Каппадокийской, однако этого свидетельства никак нельзя согласовать с повествованием Григория Нисского, что Фирмилиан был еще юношей во время знакомства с ним св. Григория и был соучеником его у Оригена: несомненно, что в царствование Александра Севера, т. е. раньше 235 г. он был уже епископом [227]. Но это не исключает факта знакомства св. Григория с Фирмилианом и возможности влияния последнего на первого. Евсевий непосредственно за приведенными словами пишет: „этот епископ (Фирмилиан) был так привязан к Оригену, что иногда для пользы церкви призывал его в свои области, а иногда и сам отправлялся к нему в Иудею и проживал у него по несколько времени для усовершенствования себя в знании предметов божественных“ [228]. В одно из таких посещений Фирмилиан мог встретиться с св. Григорием и помочь ему разрешить тягостное колебание.

Таким образом, Григорий и Афинодор остались в Кесарии и сделались учениками Оригена. Теперь началось самое обучение. Прежде всего Ориген приступил к подготовке почвы для будущего посева. Он подверг своих новых учеников самому тщательному испытанию, чтобы определить действительные познания их, очистить от заблуждений, приучить к упорядоченности и отчетливости в мышлении, обуздать неразумную стремительность; вместе с этим для учеников должна была наглядно выясниться недостаточность их собственных познаний и необходимость дальнейшего научения. Этот процесс подробно описан св. Григорием в его благодарственной речи Оригену. Св.

Григорием и со свойственным ему искусством осмотрел, проник не только в то, что видимо всем и усматривается на поверхности, но и глубоко вскопал и исследовал самые внутренние основания души. Он предлагал вопросы, разбирал его ответы; когда находил в нем что-нибудь пригодное и небесполезное, то останавливался на нем и начинал „вскапывать, перепахивать, поливать“, прилагал все свое искусство и заботливость и тщательно возделывал; терния и волчцы обрезывал и удалял своими обличениями и запрещениями. Когда ученик обнаруживал неуравновешенность и непокорность, он посредством сократического метода, доказательствами из его собственных уст успокаивал его и приводил в повиновение. Св. Григорий сознается, что сначала ему было тяжело и не безболезненно, потому что он не привык еще к таким приемам и не упражнялся в том, чтобы подчиняться доводам разума (§§ 98–98).

Очистив таким образом почву и подготовив св. Григория к усвоению истинно–

Этим он развивал в св. Григории по законам логики способность критически оценивать отдельные выражения и обороты речи (§§ 99–106). В этом отношении Оригену, по–видимому, пришлось бороться с некоторыми привычками Григория, усвоенными им в школе ритора (ср. § 107).

Рядом с этим формальным развитием шло и обогащение Григория положительными знаниями и прежде всего из области естествоведения. „Я был изумлен, — говорит св. Григорий, — величием и чудесами, а также разнообразным и премудрым устройством мира, и я дивился, хотя и без разумения, и совершенно поражен был глубоким благоговением, но, подобно неразумным животным, не умел ничего объяснить“(§ 109). Ориген исследовал и объяснял каждый предмет в отдельности до самых первоначальных элементов, потом делал обобщения как относительно отдельных предметов, так и всей их совокупности, пока своим научением и ясными доводами не вложил в его душу разумного удивления пред священным управлением вселенной и совершеннейшим устройством природы (§§ 110–112). Точная геометрия и парящая в высотах астрономия завершали эту часть учебного курса, — геометрия со своими ясными и несомненными основаниями составляла как бы опору и крепкий фундамент для всего, а астрономия возводила до высочайших областей: „чрез обе названные науки он, как бы посредством лестницы, возвышающейся до небес, делал для меня доступным небо“, — говорит св. Григорий (§§ 113–114).

Следующую. ступень обучения составляла этика на философской основе. Но Ориген не ограничивался только сообщением знания о добродетелях, а стремился, чтобы соответственно с наставлениями складывался, и характер св. Григория, весь образ его жизни. Его настойчивые и мудрые речи обнимали собою все стороны нравственного учения, выясняли психологические основы нравственной деятельности, исследовали самые душевные движения и чувства; поэтому они захватывали и увлекали слушателя. „Он управлял моими внутренними движениями… посредством исследования и наблюдения душевных движений и чувств, — так как наша душа обыкновенно скорее всего тогда и приводится в порядок из расстройства, когда последнее познается, и из состояния смятения она переходит в определенное и хорошо упорядоченное, — чтобы она как в зеркале созерцала самое себя, именно самые начала и корни зла, всю неразумную сущность, из которой проистекают наши непристойные страсти, а с другой стороны и все, что составляет наилучшую часть ее — разум, под господством которого она пребывает сама по себе невредимою и бесстрастною. Потом, точно взвесивши это в себе самой, она все то, что происходит из низшей природы, ослабляет нас распущенностью или подавляет и угнетает нас унынием, как, напр., чувственные удовольствия и похоти, или печаль и страх и весь ряд бедствий, которые следуют за этого рода состояниями, — все это она должна вытеснить и устранить, восставая против них при самом возникновении и первом возрастании их, и не допускать даже малейшего увеличения их, но уничтожать и заставлять бесследно исчезать. A что, напротив, проистекает из лучшей части и благо для вас, то она должна воспитывать и поддерживать, заботливо ухаживая за ним в самом начале и охраняя пока оно не достигнет совершенного развития. Ибо таким способом [по его мнению] душа может со временем усвоить божественные добродетели, именно благоразумие, умеренность, справедливость и мужество (§§ 115–122). Но эти уроки Оригена имели тем больше влияния, что они сопровождались соответственными действиями самого учителя: он не столько излагал в своих речах учение о добродетели, сколько призывал к делам, и призывал скорее своими делами, чем тем, что говорил: своим собственным образом жизни он убеждал и выслушивать его речь о правилах жизни и внимательно следовать ей. „Он принуждал меня, — пишет св. Григорий, — если можно так сказать, поступать справедливо посредством деятельности своей души, присоединиться к которой он убеждал меня, отклоняя меня от многопопечительности, какой требует повседневная жизнь и беспокойство общественного служения, напротив, побуждая тщательно исследовать самого себя и делать то, что является поистине собственным делом“(§ 138). Св. Григорий усиленно подчеркивает, что его учитель не был похож на других философов, объявлявших себя учителями, которые не шли дальше простых речей. Это изучение этической философии давало Оригену возможность знакомить своего ученика с этическими воззрениями философов, а также и со всем их нравственным обликом. Св. Григорий основательно усвоил уроки учителя. Он говорит, что Ориген был первый и единственный, который склонил его заняться изучением и эллинской философии, убедивши своим собственным образом жизни и слушать его речи о правилах, и внимательно следовать им (§ 133); но в то же время он наглядно уразумел и все различие между философией Оригена и учением других современных философов, относительно которых он, судя совершенно беспристрастно, может сказать, что в течение всей остальной своей жизни он не хотел бы и приблизиться к ним (§ 128). Таким образом, Ориген, по собственному признанию св. Григория, сделал его любителем добродетелей, любящим их самою пылкою любовью; своею собственною добродетелью он внушил ему любовь к красоте справедливости, истинно золотое лицо которой он показал ему, любовь к благоразумию, любовь к истинной мудрости, любовь к богоподобной умеренности, которая есть уравновешенность и мир души для всех стяжавших ее, и любовь к достойнейшему удивления мужеству, любовь к терпению и прежде всего любовь к благочестию, которое справедливо называют матерью всех добродетелей, так как оно — начало и конец всех добродетелей. Здесь уже ясно все нравственное учение проникалось светом христианской истины, поскольку учеником уже теперь усвоено было, что он должен сделаться другом и защитником славы Божией, и· что заботиться о добродетелях необходимо для того, чтобы приближаться к Богу не в состоянии недостоинства и нечистоты, а со всякою добродетелью и мудростью, и он с полным убеждением устанавливает, что цель всего не иная, как та, чтобы, чистым умом уподобившись Богу, приблизиться к Нему и пребывать в Нем (§ 149; ср. §§ 115–149).

Все это приковывало св. Григория к христианскому философу, тогда как другие философы его времени отталкивали от себя. Ясно, что это была сила личности, которая налагала на учение и жизнь печать величайшей истинности и самой строгой нравственной серьезности, — идеальный образ педагога, который, возвышаясь над софистической показностью и честолюбивой школьной перебранкой, умел высвободить в себе и в своем ученике все силы духовной и нравственной жизни и направить на великую цель — на обладание всем богатством личной внутренней жизни, которая почерпает наилучшие силы из идеального мира и из общения с Богом [229].

Дальнейшую ступень составляло богословие, знание причины всего. Эту исключительно важную область Ориген преподавал Григорию с особым старанием, усердием и и внимательною заботливостью. С целью подготовить ученика к восприятию чистого света христианской истины Ориген требовал, чтобы он занялся изучением рассматривавших этот вопрос произведений древних философов и поэтов, не исключая и не отвергая ничего, кроме произведений философов, отрицавших бытие Бога и Промысл, — последнее вытекало из желания Оригена охранить душу ученика от осквернения речами, противными почитанию Бога. Знакомство с разными системами и воззрениями, с одной стороны, не позволяло изучающему остановиться на одном учении и увлечься им, как единственно истинным; с другой стороны, взаимная борьба учений и противоречия философов и их разделения должны были наглядно показать неустойчивость их в самом важнейшем и в самом необходимом из всего — в богопознании и благочестии. Ho, чтобы Григорий не запутался в лабиринте учений, не заблудился в этом обширном, высоком и густом лесу и не увяз в топком болоте, но выбрал и усвоил из эллинского и варварского учения только действительно лучшее, Ориген сам руководил этим чтением и изучением: „он сам шел вместе со мною впереди меня и вел меня за руку как бы во время путешествия, на тот случай, если встретится на пути что-либо неровное, потайное или коварное;.. он сам собирал все, что у каждого философа было полезного и истинного, и предлагал мне, а что было ложно, выделял, как иное, так и в особенности то, что по отношению к благочестию было собственным делом людей“(§§ 150–173).

Таким образом, св. Григорий, „изучив прилежно внешнюю философию, тем самым, что для многих служит опорою язычества, был приведен к уразумению христианства и, оставив ложную религию отцов, взыскал истины сущего, из самых трудов внешней философии познав несостоятельность языческого учения; ибо, заметив, что философия как эллинская, так равно и варварская в учении о Боге разделяется на различные мнения, и что представители этих мнений между собою не сходятся, а каждый усиливается, при помощи изысканных доказательств дать перевес своему мнению, — он их, как в междоусобной войне взаимно друг друга ниспровергающих, оставил… Как о Моисее Писание говорит, что он научен был всей мудрости египетской (Деян. VІІ, 22), так и этот великий муж, прошедши все учение эллинов и опытом познавши слабость и несостоятельность их положений, делается учеником Евангелия“ [230].