ГЛАВА I.

Благодарственная речь Оригену.

Св. Григорий, закончивши свое образование у Оригена и намереваясь отправиться на родину, при прощании с своим учителем, в большом собрании друзей и учеников Оригена и в присутствии его самого, произнес торжественную речь, которая имеет чрезвычайную историческую ценность. Блаж. Иероним, который дает первое известное нам свидетельство об этой речи, говорит, что Феодор (т. е. св. Григорий) написал Оригену „панегирик благодарности“(panegyricum εύχαριστίας), который сохранился до его времени [326]; а историк Сократ указывает и тот путь, каким она дошла до нас, — он пишет, что о св. Григории упоминает и мученик Памфил в книгах, написанных им в защиту Оригена, где приложена также прощальная речь Григория с Оригеном [327]. Речь св. Григория предназначена была исключительно для Оригена, и потому можно думать, что св. Григорий, по произнесении ее, оригинал ее вручил своему учителю, сам не принимая мер к ее обнародованию. Она и сохранялась среди рукописей Оригена. Когда: Памфил и Евсевий писали в защиту Оригена от тех обвинений его в неправославии, какие раздавались из Александрии еще при его жизни и не переставали распространяться и после его смерти, то они не могли не воспользоваться для своей цели и найденною у Оригена речью св. Григория, преданного его ученика, православие которого стояло вне всякого сомнения: св. Григорий говорил в пользу Оригена и своею одушевленною речью, в которой он называл Оригена „священным мужем“(§ 63), который по общему мнению — человек, но для тех, кто может своим взором проникать в глубины его внутренних качеств, уже наделен высшими преимуществами, которые приближают его к Божеству (§ 10), которого Сам Бог, вещавший чрез пророков, почтил как друга и поставил истолкователем их вещаний, который и изъяснял Св. Писание не иначе, как в общении с Божественным Духом (§§ 174–181), и своею личностью, вышедши из школы Оригена не только не еретиком, но великим основателем церкви в Понте и хранителем православия. Благодарственная речь Оригену, произнесенная таким мужем и именно уже в то время, когда он был осужден в Александрии, должна была служить лучшей апологией Оригена и свидетельством об его верности правому учению веры. Греческий текст апологии почти совершенно утрачен, а речь св. Григория сохранилась, служа защитой для следовавших за нею произведений Оригена и прежде всего восьми книг его против Цельса. Отсюда естественно, что текст благодарственной речи св. Григория сохранился в тех же рукописях, в каких дошли до нас и книги против Цельса. Эти рукописи исследованы Р. Koetschau в „Texte und Untersuchungen zur Geschichte der altchristlichen Litteratur“,B. VI, H. l, который в своем издании благодарственной речи делает из этого исследования специальное применение к ее тексту.

Благодарственная речь сохранилась в следующих шести рукописях: 1) Codex Vaticanus, gr. № 396 bombycin., saec. XIII fol. la—12b; 2) Codex Parisinus, s. gr. № 616, membrac., a. 1339, fol. 2a—18b; 3) Codex Venetus Marcianus, gr. № 44, chartac., saec. XV, fol. 1a—13b; 4) Codex Palatino — Vaticanus, gr. № 309, chartac., a. 1545, fol. la—18b — этот список положен был D. Hoschel'ем в основу издания им благодарственной речи; 5) Codex Oxoniensis Novi Collegü, gr. № 146, chartac., saec. XIV fol. 1a—13b; 6) Codex Venetus Marcianus, gr. № 45, chartac., saec. XIV — начало рукописи повреждено, и на fol. 1a—5b он coдержит только вторую половину речи, начиная с § 106 τούτο καί ούκ άναγκαιον μάθημα. Седьмая рукопись, которую Gerh. Vossins положил в основу своего издания, утрачена. П. Кёчау удостоверяет, что она не может быть выведена ни от одной из рукописей, названных под №№ 2–6, и полагает, что она, вероятно, представляет приготовленный для печати список cod. Vaticani № 386: текст editio princeps во всяком случае указывает на эту именно рукопись, а многочисленные ошибки и неточности ее нужно отнести на счет беглой переписки. П. Кёчау доказывает, что №№ 4 и 5 представляют списки № 3, а №№ 2 и 3 являются списками № 1. Таким образом, для текста благодарственной речи св. Григория (как и для текста книг против Цельса) основною остается единственная рукопись — Codex Vaticanus № 386, который, как прототип всех наличных списков и положен П. Кёчау в основу его издания благодарственной речи [328].

Кроме названных уже изданий, в которых напечатаны все творения св. Григория, благодарственная речь печаталась и отдельно от них, большею частью вместе с произведениями Оригена. Таковы издания: 1) D. Hoeschel'a в качестве приложения к editio princeps книг против Цельса (Ausburg 1605), перепечатано в Антверпене в 1613 г., 2) превосходное издание J. A. Bengel'я (Stuttgart 1722), которое содержит лучший текст, перепечатанный затем у Gallandi и Migne, — особенно ценною считается в нем расстановка знаков препинания; 3) в приложении к „Оrіgenis opera omnia“, vol. IV, Parisiis 1759, изд. de la Rue; 4) перепечатка предыдущего издания у Lomatzsch’a в „Origenis opera omnia“, tom XXV, Berolini 1848 и 5) P. Koetchau, Des Gregorios Thaumaturgos Dankrede an Origenes als Anhang derBrief des Origenes an Gregorios Thaumaturgos (в Sammlung ausgewählter kirchen-und dogmengeschichtlicher Quellenschriften, herausgeb. von Prof G. Krüger, H. 2, Freiburg in Br. und. Leipzig 1894. Текст в нем основывается на cod Vaticanus, № 386, к которому П. Кёчау, по его собственным словам, примыкает насколько возможно тесно и без принудительных оснований не изменяет его даже в мелочах. По практическим соображениям счет глав он удержал тот, какой принят у Миня, а счет параграфов взял у Венгеля, причем разделил текст на многочисленные отделы (абзацы); по примеру Бенгеля на расстановку знаков препинания обращено возможно большее внимание; для облегчения понимания длинных периодов введены круглые скобы. В аппарате приведены даже малейшие уклонения от текста Codicis Vaticani [329]. Heсмотря на резкую критику A. Brinkmanna [330], издание П. Кёчау признается лучшим из существующих.

Речь св. Григория обычно называется: Τού άγίου Γρηγορίου του Θαυματουργού εις ωριγενην προσφωνητικός καί πανηγυρικός λόγος. Это заглавие несомненно не первоначального происхождения. Во всяком случае обозначение речи чрез πανηγυρικός не засвидетельствовано рукописями и появляется в первый раз только в издании Gerh. Vossii, который, вероятно, сам и ввел его или на основании самой речи (§ 3 πανηγυρικούς λόγους) или же, скорее, на основании слов блаж. Иеронима: panegyricum ευχαριστίας scripit Origeni [331]. Сам св. Григорий называет СВОЮ речь λόγος χαριστήριος (§§ 31 и 40); почему и мы называем ее „благодарственною речью“. Рукописное заглавие речи — λόγος προςφωνητικός. В действительности речь св. Григория не может быть названа панегириком: она является только выражением искренней благодарности глубоко признательного ученика за полученное научение. В ней нет преувеличенных похвал и чрезмерного прославления Оригена, — она дает только истинное изображение того, что переживал и чувствовал св. Григорий. В этом отношении весьма характерными являются следующие слова св. Григория: „он (т. е. Ориген) старался явить себя таким, каким в своих речах изображал того, кто намерен жить надлежащим образом, и предлагал, — я охотно сказал бы, — образец мудрого. Но так как моя речь в начале обещала истину, а не прикрасы, то я еще не называю его образцом мудреца; хотя, если бы я захотел сказать, что он мудрец, то это было бы истинным; но теперь я оставляю это. Таким образом (я хочу назвать его) не образцом в точном смысле слова, но мужем, который в высшей степени желает сделаться подобным ему и стремится к этому со всем усердием и готовностью и, если можно сказать, выше сил человеческих“(§§ 135–136). Правда некоторые выражения могут показаться слишком сильными, но они несомненно объясняются тем глубоким почитанием и восхищением, какое вызвал в преданном ученике знаменитый учитель, слова которого разносились почти по всему современному христианскому миру. Наконец, не следует упускать из вида и того, что речь св. Григория — ораторское произведение, составленное согласно с научными требованиями ораторского искусства.

Содержание благодарственной речи св. Григория в значительной степени использовано нами в первой части (гл. III); здесь мы считаем необходимым обратить преимущественное внимание на ее построение.

Во введении св. Григорий говорит, что он собственно должен был бы молчать, во–первых, потому, что он, может быть, и от природы слишком мало способен заниматься прекрасными речами — этим приятным и поистине эллинским делом; во–вторых, он не навык и неискусен в речах, составленных по стройному плану, льющихся как бы в неудержимом потоке, из со вкусом выбранных, превосходных выражений; тем более, что уже восемь лет он и сам не произносил речей и не слышал других ораторов, — те мужи, с которыми он имел общение и которые с любовию занимались прекрасной философией, прилагали мало заботы к красоте речи, полагая, что благозвучие должно стоять на втором месте, а что прежде всего необходимо с точностью исследовать и выразить самую сущность вещей. Если размышлению и исследованию благоприятствует и содействует молчание, то красноречия и благозвучия в слове можно достигнуть только речами и непрерывным упражнением в них. Его занятиям ораторским искусством мешало и изучение законов, по которым направляются дела всех состоящих под властью римлян и которые не могут быть изучены без тяжелого труда: сами по себе мудрые, точные и достойные удивления, они написаны на языке римлян, который величествен и сообразен с царскою властью, но для св. Григория представлял и свои трудности.

Сильные в слове ораторы, подобно опытным живописцам, располагающим богатством красок, могут писать разнообразные и красивые картины, „но я, — говорит св. Григорий, — подобно бедняку, не располагаю такими разнообразными красками, потому ли, что я никогда и не обладал ими, или, может быть, потому, что потерял их; [поэтому] по мере моих сил я нарисую первообразы чувств моей души как бы углями только или черепками, т. е. привычными для меня и общеупотребительными словами и изречениями, изображая их в выражениях, которыми я свободно владею, и попытаюсь представить начертания образов моей души, если даже и не ясные и не раскрашенные, то, по крайней мере, в набросках углем“. Однако, он не отказывается от изящества речи, но обещает с удовольствием принять, если ему встретится что-нибудь благообразное и благозвучное, и даже искать таких выражений (§§ 1–8).

Третье обстоятельство, которое удерживает св. Григория от свободной речи и даже предписывает ему молчание— это самый предмет, о котором он намерен говорить: он имеет в виду мужа, который по внешнему виду и по общему мнению — человек, но для тех, кто может проникать в глубины его внутренних качеств, он наделен высшими преимуществами, которые приближают его к Божеству (§§ 9–10).

Св. Григорий не намерен восхвалять происхождения и воспитания, телесной силы и красоты Оригена, — все это предметы, не имеющие продолжительного и устойчивого значения, — и держать речь о них было бы бесцельно и легкомысленно. Впрочем, если бы ему пришлось говорить о таких предметах, то он без замешательства сказал бы соответственно с их достоинством. Но теперь он хочет напомнить только о том, что у Оригена самое богоподобное, и что в нем родственно с Богом, и принести благодарение Богу за то, что ему даровано встретиться с столь великим мужем вопреки всякому человеческому ожиданию, как других, так и его собственному (§§ 11–13).

В виду такой цели благоразумно и безопасно было бы уклониться и молчать, чтобы под предлогом благодарности не сказать о возвышенных и священных предметах чего-нибудь недостойного и не нанести ущерба истине у тех, кто поверит, что так и в действительности, как изображает его слабое слово. Однако достоинства Оригена не могут быть ни умалены, ни поруганы, а тем более не может потерпеть ущерба от его недостойных слов то божественное в Оригене, которое пребывает непоколебимым (§§ 14–15). Может получиться впечатление дерзости, что он с ничтожным умом и средствами, берется говорить о великих и во всяком случае превосходящих его силы делах, — в другом месте и пред другими слушателями иначе нельзя было бы и назвать его поступка, как дерзким и безрассудно смелым; но св. Григорий не допустил бы дерзости в присутствии Оригена.

Он решается исполнить меру безрассудства и осмеливается войти неумытыми ногами в уши, навыкшие слушать божественные и чистые звуки. Он хотел бы, по крайней мере, тепер начать быть благоразумным и далее не продолжать речи; однако, раз уже начал, то он просит позволения прежде всего указать причину, которая побудила его придти в собрание, — может быть ради нее ему оказано будет и снисхождение за эту смелость (§§ 16–20).

Св. Григорию представляется ужасным и нравственно зазорным, получивши благодеяние, даже не попытаться воздать, по крайней мере, благодарностью в словах. Если кто не помнит благодеяний и не приносит благодарности виновнику доброго, тот — человек негодный, неблагодарный и нечестивый, занимает ли он высокое положение, или низкое: кто занимает высокое положение и обладает превосходными душевными силами, тот сообразно с этим и благодарность должен воздавать большую; но и бедным людям не следует быть беспечными и падать духом на том основании, будто они не могут сделать ничего достойного, — за мерку нужно принимать силу не почитаемого, а свою собственную, и соответственно с своими силами оказывать почести, которые, может быть будут угодны почитаемому, если их принесут с готовностью и с всецело преданным настроением. Св. Григорий напоминает о бедной женщине, которая, по евангельскому повествованию, одновременно с богатыми и сильными людьми, от своего богатства жертвовавшими большие и многоценные дары, принесла самый ничтожный дар, который однако составлял все, что у нее было, и получила удостоверение, что она дала больше всех. Поэтому и св. Григорий не намерен отступать из боязни, что его благодарность не будет вполне соответствовать благодеяниям, — он должен отважиться и попытаться оказать почести, если и не надлежащие, то, по крайней мере, посильные для него (§§ 21–30). Итак, слово св. Григория будет благодарственным.